Следующая пара снарядов забросала трупы болотной почвой.
IV
Пулеметчики сидели на краю своих окопов и ждали пищи. Они были молчаливы и недовольны. Несколько дней назад они заняли позиции вдоль этой речушки — бог весть в который уж раз. Необычным было лишь то, что противник так медлил, испытывая их стойкость. Как правило, он мгновенно пресекал любые их попытки где-нибудь зацепиться и вынуждал к дальнейшему отступлению. Небритые, грязные, с морщинами усталости и горечи на лицах, они сидели, молча уставясь в землю. Время от времени о ствол дерева щелкала пуля и слышался рокот тапка по ту сторону речушки. Издали доносился гул бомбежки — звук, который теперь почти никогда не умолкал.
Их мучил голод. Два дня назад Рахикайнен притащил невероятное количество продуктов, снятых с разбитого грузовика, но радость пулеметчиков была недолгой: они не могли отказать солдатам из других частей, приходившим с протянутой рукой: «Дайте и нам немножко… Мы уже два дня ничего не ели». Братство по оружию и любовь к ближнему у этих изможденных и ожесточенных людей ценились еще ниже, чем акции тех кругов, которые ратовали за спасение общества, основанного на законности, которому теперь якобы угрожает гибель. Однако, что такое голод, эти люди знали хорошо и делились последним.
Мякилю нашли солдаты противотанковой бригады, тащившие на передний край пушку взамен разбитой. По номеру на котле они узнали, кому предназначался суп, и привезли его во взвод. Солдаты были до того голодны, что смерть Мякили казалась им чем-то второстепенным по сравнению с отсутствием кухни.
— Как был скряга при жизни, так и после смерти им остался, — бурчали они.
Все же каждый получил по черпаку супа. Они накрошили в котелки хлеба, которого у них оставалось совсем мало, и старались есть медленно, как будто пищи от этого могло прибавиться.
Рахикайнен все же произнес благодарственную речь в память о Мякиле.
— Что ни говори, у него хватило смелости повыбрасывать с подвод все господское барахло и оставить его в лесу, в том числе иконы, собранные командиром первого взвода. Должно быть, порядочный осел этот командир, раз возил с собой хлам, который гроша ломаного не стоит…
— И получше вещи выкидывали. Мне рассказывали, целые машины пшеничной муки опрокидывали в озеро. Я всегда говорил: они воображали, что мы останемся здесь навечно. Тащили с собой на фронт кучу всякого барахла даже тогда, когда уже ясно было, что пора подумать об отступлении.
Рокка и Суси Тассу ели из одного котелка: в последнем бою Суси Тассу был вынужден оставить свое имущество противнику.
— Я тебе всегда говорил: носи свои пожитки на горбу, сказал Рокка.
Обычно солдаты по сигналу тревоги тотчас вскидывали вещмешки на спину — обстоятельство, отчетливо показывающее, как они оценивали свои возможности, а также свой боевой дух. Ванхала даже придумал для вещмешку новое название: ранец-паниканец.
Остальные ели молча. Рокка первый заметил приближающуюся по дороге группу людей и крикнул:
— Черт побери! Вон идет Карилуото. Наверное, хочет посмотреть, каково это — воевать всерьез… С ним еще несколько солдат. Тьфу, черт, что я говорю? Какие они солдаты. Молокососы…
Это был действительно Карилуото, сопровождавший на передовую вновь прибывших. Он пришел с ними на командный пункт и встретил там Коскелу. Обрадованный, он еще издали крикнул ему.
— Привет, дружище! Старый Вилле еще воюет, худое споро, не вырвешь скоро. Бог отвернется — черт за свое. Вот, веду ребят. Четверых к пулеметам… В твой бывший взвод.
Карилуото был счастлив. В отпуске он женился. Слепым и глухим проезжал он мимо длинных санитарных поездов: вести об отступлении и потерях не проникали в его сознание. Похудевший, с кругами под глазами вернулся он из дому, и его губы буквально ныли от поцелуев. Госпожа Сиркка робко намекнула, что долго она такой жизни не выдержит.
С эгоизмом влюбленного он оградил свою душу от событий, которые грозили разрушить мир, в котором он жил. Финляндия не может погибнуть, потому что это сделало бы несчастным его, капитана Карилуото. И как может случиться что-либо подобное именно теперь, когда он на вершине счастья! Пусть все знают: он женился на такой чудесной девушке, что всему миру на удивление. Его прозорливая мама давала понять, что ее сын женился на девушке, склонной к небрежности, но именно это и было для него самым привлекательным в Сиркке. Она была прелестно забывчива, и, когда Карилуото нашел в ее чулке монетку, которой она пользовалась вместо потерянной застежки, он чуть было не задохнулся от нежности к своей очаровательной глупышке.