— Не толкайся, я целюсь.
— Дай теперь и мне стрельнуть. Иначе мне не достанется.
— Забери обратно свою винтовку…
Лехто стрелял сосредоточенно. Он крикнул Мяятте — как всегда, когда был возбужден, — высоким фальцетом, срывавшимся на пронзительный визг:
— Дно окопов, Мяяття! Прочеши окопы! Один за другим!
— Как раз это я и делаю.
Мяяття произнес это так, как будто разговаривал сам с собой. Он заправил в пулемет новую ленту и, прицеливаясь, так сильно прищурился, что на лице остались видны одни лишь щёки.
Огонь утих. Теперь раздавались лишь одиночные выстрелы. Когда выстрелы стихали, с поля доносились жалобные крики, которые звучали в их ушах: «Ва-са-а-а… Ва-са-а-а».
Только теперь заметили, что находятся под прицелом: огонь велся из деревни. Кто-то, вскочив в запале на колени, крикнул:
— Я уничтожил четверых, а пятый…
Шлепнула пуля. Они услышали этот звук отчетливо, и тотчас вслед за этим раздался слабый стон.
— Санитары!
— Не надо. Он уже кончился.
Молча, с серьезными лицами они отползли в укрытие и открыли ответный огонь.
V
На деревню дождем сыпались снаряды. Разрывы сотрясали землю. Взлетела в воздух крыша сарая.
— Мы будем атаковать?
— Конечно. Только помолчите!
После артиллерийской подготовки они, к своему удивлению, услышали за деревней шум боя, но раздумывать над тем, что это означает, было некогда, ибо Карилуото уже скомандовал:
— Вперед!
Их встретили слабым огнем. Остатки окруженных частей пытались пробиться в лес отдельными группами. За деревней весь день шли ожесточенные сражения: второй батальон уже утром продвинулся туда, обойдя неприятельские позиции по лесу. Однако солдаты первого батальона, поглощенные событиями на своем направлении, ничего этого не слышали.
В первом же дворе, куда вошли солдаты, они увидели убитых лошадей в упряжке, брошенную полевую кухню и миномет; рядом лежало несколько трупов.
Вокруг деревни рыскали, пригнувшись, финские солдаты. Время от времени трещала автоматная очередь, всегда означавшая смерть какого-нибудь несчастного: полным ходом шла «чистка».
От Аутио к Карилуото прибыл вестовой: второй батальон за деревней, осторожно, не постреляйте своих. Эго известие разрядило напряженность: ситуация начинала проясняться. Многие отправились мародерствовать, и офицерам с трудом удавалось наскрести несколько человек, чтобы прочесать местность. Рахикайнен, пошатываясь под тяжестью большого мешка на спине, выскочил из ворот какого-то дома.
— Что нашел?
— Сахар. Кусками с кулак величиной.
— Дай немного.
— Дай, дай… Стоит мне что-нибудь найти или достать, как на меня набрасывается весь полк. У меня свое отделение есть, вот им я и дам. А вы добывайте себе сахар сами.
— В чем дело? — К ним с любопытством подошел Коскела: он еще не мог слышать негромкой речи.
— Полный мешок сахару! — крикнул Хиетанен в ухо Коскелы. — Говорит, даст только своему отделению.
— Такие вещи вообще-то нельзя реквизировать. Их никто не имеет права присваивать. Но мы будем держать язык за зубами и потихоньку съедим сахар. Только, конечно, надо поделиться со взводом.
— По мне, так пожалуйста. Но тогда сами и тащите на себе мешок…
Рахикайнен не договорил и вместе с мешком упал на землю, как и Хиетанен с Коскелой. В ту же секунду над ними просвистела очередь из ручного пулемета.Вот еще один требует свою долю, — Рахикайнен осторожно выглянул из-за мешка. — Во-он побежал. Прямо в кусты.
На краю поля сквозь кучу камней пробивался ивняк, валялись гнилые колья для сушки сена.
— Не стреляйте! Возьмем живым.
Они разделились и полукольцом двинулись к ивняку.
— Смотрите, чтоб не убежал.
— Руки вер! Руки вер!
Ответом им была очередь из ручного пулемета.
— Ити сута-а! Ити сута-а! Выходи, дадим сахару. Таваритс, ити сута-а!
В ивняке было тихо. Затем оттуда, к их удивлению, донеслись звуки, похожие на плач. Они переглянулись. Кто-то крикнул неестественно грубым голосом:
— Всыпьте ему! Кому охота это слушать, черт побери!
Защелкали затворы, солдаты взяли оружие на изготовку, но в это мгновение в ивняке взорвалась граната.
— Кто кидал?
— Никто.
— Он сам взорвал себя, братцы.
— Господи помилуй! — раздался чей-то удивленный возглас.
Они осторожно приблизились к ивняку.
— Вот он. Кишками наружу. Взорвал ее у живота.
Некоторые солдаты остались в ивняке, другие — и таких было немало, — взглянув на убитого, сразу же отходили.