«Выполнив ряд умело направленных действий против соединений неприятеля и сломив таким образом его сопротивление», они шумно продвигались вперед километр за километром. Этими словами мотивировалось получение высшим командованием высоких наград.
Издалека, с юга и севера, насколько они могли различить на слух, доносился грохот артиллерийской канонады. Над ними шли воздушные бои, и они иногда останавливались посмотреть, как факелом падал на землю пылающий самолет.
Всякий раз, заставив неприятеля отступить, солдаты надеялись, что теперь смогут продвигаться быстрее, но надежда не оправдывалась. Спустя несколько километров они вновь встречали сопротивление. День ото дня они становились все молчаливее и раздраженнее. Часто вспыхивала перебранка по самым ничтожным поводам. Глаза их запали, скулы начали выпирать, гладкие мальчишеские лица за считанные недели избороздили морщины. Рахикайнен больше не искал значков. Самым желанным товаром стали теперь плащ-палатки и хлеб.
Коскела еще больше сблизился со своими солдатами. Молчаливый прапорщик завоевал у них столь безоговорочный авторитет, что стоило ему только заикнуться о каком-нибудь задании, как оно уже выполнялось. В бою он оставался спокойным трудягой, осмотрительным и расчетливым, поэтому в его взводе потери всегда были наименьшими. Он никогда не подвергал пулеметные расчеты опасности, если в этом не было действительной нужды, и в таких случаях всегда был рядом, ведя за собой людей, помогая им. Но прежде всего солдаты чувствовали в нем своего потому, что он был таким же, как любой из них. В передышках между боями никто не мог бы сказать — не видя его знаков различия, — что он офицер: так естественно он сливался со своим отрядом во всех мелочах.
Лехто становился все мрачнее. Однажды граната разорвалась совсем рядом с ним, но он остался невредимым. Только оглох на некоторое время, поскольку, как он сам говорил, не мог слышать стоны тех, в кого стрелял и кого ранил. На случившееся никто не обратил внимания. Теперь они были уже настоящими солдатами. Однажды им пришлось, отступая с холма, оставить там раненого. Когда они вновь овладели возвышенностью, то нашли солдата мертвым, со штыковой раной в боку. Один из автоматчиков Карилуото застрелил за это мимоходом, целясь из-под локтя, троих пленных. Два дня спустя автоматчика разорвало прямым попаданием гранаты. Так смерть разрешила эту жизненную коллизию.
Рокка, казалось, наслаждался войной. В нем нельзя было заметить никаких признаков усталости, напротив, он пытался и в других поддержать хорошее настроение. Его слава росла, но командование стало замечать, что этот человек вовсе не был тем образцовым солдатом, каким ему надлежало быть. Он не проявлял никакого почтения к воинским званиям. Не было случая, чтобы Рокка обратился на «вы» даже к самому высокому начальству. В бою он был, безусловно, изобретательным и хладнокровным убийцей, и часто случалось, что он, пулеметчик, без приказа, по собственному почину, уходил со стрелками. «Рукопашный бой — это, вишь ты, такая область войны, которую пулеметчик никогда не узнает, а мне интересно попробовать, что это».
Ванхала постепенно избавлялся от своей застенчивости. Все чаще его замечания стали приходиться к месту. К тому же он оказался хорошим товарищем, и Лехто отдал ему должное, сделав как бы своим заместителем в отделении.
Все они, каждый на свой лад, переживали тот душевный кризис, который вызывала в них эта бойня. Стойкие крепли, слабые изнемогали от перегрузок. Риитаоя начал заговариваться, и Лехто потребовал, чтобы его заменили, но на это не согласились: они должны были до конца исполнить свою миссию убийц.
Постепенно прапорщик Карилуото завоевывал репутацию одного из лучших командиров в батальоне. Аутио поручал ему самые трудные задачи, и Карилуото со своей стороны всегда стремился по возможности быть вместе с Коскелой. Вообще же Коскела всегда сопровождал его или пулеметчиков, поддерживавших взвод Карилуото, потому что хотел лично участвовать в выполнении самых трудных задач. Отношения этих двух офицеров выходили за рамки обычных служебных отношений. Карилуото всегда приноравливался к душевному настрою Коскелы, а Коскела старался деликатно избежать роли духовного наставника. Он понимал, что каждый раз, когда Карилуото вместе с ним смело бросается под огонь во время атаки, он старается искупить то мгновение, когда лежал на болоте, не в силах сдвинуться с места. Юноша хотел освободиться от того позорного воспоминания, чтобы вернуть себе самоуважение.