САША. Там диверсанты, товарищ Никольский, а здесь контрадмирал, депутат Верховного Совета и Герой Советского Союза!
ЛЕНЯ. Мы, когда не верим, что Сергей Иванович Иванов враг — мы не вам не верим! Мы себе не верим! Так ведь никому верить нельзя будет, не то что вам. Себе самому — и то веры не будет. А как же трудиться, как любить, как думать, если веры нет?!
НИКОЛЬСКИЙ. Да...
ЛЕНЯ. Мы ведь за каждого человека должны бороться, ведь нас так учит партия... Разве нет?
НИКОЛЬСКИЙ. Так.
ЛЕНЯ. Если Сеньке нельзя, тогда нам дайте свидание с Ивановым, пусть нам скажет, что он — враг. Тогда либо Сенька поверит нам, либо он действительно заражен неверием, и тогда мы порвем с ним все отношения, как с потенциальным противником...
НИКОЛЬСКИЙ. Да... Ну, пойдите, подождите минуту в приемной.
Ребята выходят из кабинета.
Приемная, ДЕЖУРНЫЙ вызывает по списку фамилии. Посетители поднимаются один за другим. ДЕЖУРНЫЙ. По делу Куйбышевой. Отказано. Осуждена правильно. В пересмотре отказано.
Женщина уходит из приемной.
Женщина уходит из приемной.
Парень уходит из приемной.
Старик уходит из приемной.
Девушка уходит из приемной.
Уходит девушка из приемной.
Женщина уходит из приемной.
Парень уходит из приемной.
Старуха уходит из приемной.
Старуха уходит из приемной.
ДЕЖУРНЫЙ уходит. В приемной остаются только Леня и Саша.
НИКОЛЬСКИЙ в своем кабинете нервно ходит из угла в угол и курит, жадно и нервно. Потом останавливается перед портретом Дзержинского и обхватывает голову руками. Так и стоит перед его портретом, замерев, а потом начинает раскачиваться из стороны в сторону. НИКОЛЬСКИЙ. Феликс Эдмундович! Что же это такое творится, Феликс Эдмундович!!!
(Достает из кармана пистолет. Подносит к виску. Так стоит долго, по-прежнему раскачиваясь.) Нет. Я обязан жить. Обязан жить для того, чтобы сказать правду! Я обязан буду сказать всю правду, Феликс Эдмундович!
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Картина первая
Кабинет директора института. Сейчас здесь заседает Комитет комсомола. ВИКТОР сидит рядом с председательствующим и майором МАКАРОВЫМ. ВИКТОР одел все свои боевые ордена, ЛЕНЯ и САША сидят на стульях у двери. СЕМЕН — за отдельным маленьким столиком.
Рядом — НАДЯ.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Ребята, мы собрали внеочередное заседание Комитета комсомола для разбора персонального дела Семена Иванова.
ЧЛЕНЫ КОМИТЕТА. Иванов — хороший комсомолец! Отличник! Общественник! Откуда персональное дело?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Это верно.
МАКАРОВ. Все верно, да не совсем.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Я предоставляю слово майору.
МАКАРОВ. Ну вот что... Близорукость у нас лечат просто: окуляры в аптеке прописывают. У вас тут у многих окуляры, а, однако, близорукостью все равно страдаете. Придется мне вас полечить нашими лекарствами. Когда Иванов поступал в ваш вуз, он в анкете записал, что сражался на фронте Великой Отечественной войны с немецко-фашистскими изуверами. А рождения он — сами знаете — двадцать девятого года. Война-то у нас когда началась? То-то и оно — в сорок... нет, в тридцать... нет, в...
ВИКТОР. В июне сорок первого года.
МАКАРОВ. Ну да, точно, конечно. Так вот: как же он мог двенадцатилетним ребенком на фронте Великой Отечественной войны оказаться?
СЕМЕН. Она началась в сорок первом, а продолжалась до сорок пятого.
МАКАРОВ. Вы меня демагогически не перебивайте, Иванов! Мы не на рынке, а в присутственном месте!
НАДЯ. Здесь комитет комсомола, а не присутственное место!
МАКАРОВ. Товарищ председательствующий, вы скажите, чтобы мне работать не мешали. У некоторых, я вижу, веселое настроение. А нехорошо веселиться, когда решается такой важный вопрос, как судьба человека.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тише, ребята!
МАКАРОВ. Значит, он написал в официальном документе, что сражался на фронте, иначе говоря: был фронтовиком. Да?