Получается, по воспоминаниям М.М. Пилихина, что в 1912 году Жуков ездил домой дважды: первый раз летом, сопровождая мать, а второй раз — после завершения учебы, на Рождество, причем пожар произошел во время первого отпуска. Но сам Георгий Константинович о болезни матери ничего не пишет, чтобы не разрушать созданный в мемуарах образ хозяина — демонического злодея. Ведь мало кто из читателей поверит, что. человек в одно и то же время будет так заботиться о больной сестре, не жалея ни времени, ни денег, и грозить ее сыну, своему племяннику, побоями за дырку в пиджаке.
Как же складывалась судьба Жукова после того, как он стал мастером? Если верить мемуарам маршала, то Михаил Артемьевич вновь постарался ему напакостить: «В конце 1912 года мое ученичество кончилось. Я стал молодым мастером (подмастерье). Хозяин спросил, как я думаю дальше жить: останусь ли на квартире при мастерской или пойду на частную квартиру?
«Если останешься при мастерской и будешь по-прежнему есть на кухне с мальчиками, то зарплата тебе будет десять рублей; если пойдешь на частную квартиру, тогда будешь получать восемнадцать рублей».
Жизненного опыта у меня было маловато, и я сказал, что буду жить при мастерской. Видимо, хозяина это вполне устраивало, так как по окончании работы мастеров для меня всегда находилась какая-либо срочная неоплачиваемая работа.
Прошло немного времени, и я решил: «Нет, так не пойдет. Уйду на частную квартиру, а вечерами лучше читать буду».
Замечу, что одна деталь здесь сразу вызывает подозрение: несколькими страницами раньше Георгий Константинович пишет, что за сверхурочную работу шла дополнительная плата, а ему, выходит, хозяин почему-то ничего за такую работу не платил. К тому же М.М. Пилихин свидетельствует, что сразу после окончания учения зарплата у Жукова была не десять и не восемнадцать, а целых двадцать пять рублей в месяц — такой же, как и у старшего сына хозяина Александра, одногодка Георгия. Во времена, когда маршал писал свои мемуары, сравнительно много зарабатывать «при царском режиме» было как-то неудобно. Вот и решил Георгий Константинович пофантазировать, да еще и подчеркнуть свою страсть к чтению. Но стремление всячески выделить собственную персону сыграло с ним злую шутку. Потому что буквально на следующей странице мемуарист сообщает читателям: «Хозяин доверял мне, видимо, убедившись в моей честности. Он часто посылал меня в банк получать по чекам или вносить деньги на его текущий счет. Ценил он меня и, как безотказного работника, и часто брал в свой магазин, где, кроме скорняжной работы, мне поручалась упаковка грузов и отправка их по почте». За сверхурочные недоплачивал, однако доверял крупные денежные суммы и дорогой товар без всякого опасения, что Георгий попытается взять то, что плохо лежит, и таким образом компенсировать себя за переработку. Чудеса, да и только.
Большие перемены в жизнь Жукова внесла начавшаяся летом 1914 года Первая мировая война. Георгий Константинович свидетельствовал: «Начало первой мировой войны запомнилось мне погромом иностранных магазинов в Москве. Агентами охранки и черносотенцами (часто это было одно и то же. — Б. С.) под прикрытием патриотических лозунгов был организован погром немецких и австрийских фирм. В это были вовлечены многие, стремившиеся попросту чем-либо поживиться. Но так как эти люди не могли прочесть вывески на иностранных языках, то заодно громили и другие иностранные фирмы — французские, английские».
М.М. Пилихин вспоминал: «Осенью 1914 года Александр ушел тайно от родителей добровольцем защищать свою Родину. Москва уже была переполнена ранеными и калеками. Приглашал Александр и Георгия, но он почему-то отказался. Александр с фронта прислал письмо, где писал: „Я, сын своей Родины, не мог оставаться без участия“. Его на фронте тяжело ранило, и он был эвакуирован в госпиталь в Москву. Из госпиталя Александра выписали инвалидом, он вернулся домой к отцу в ноябре 1917 года. Потом уехал в деревню Черная Грязь проведать маму, которая с дочками занималась крестьянским хозяйством. Александр пробыл в деревне до февраля 1918 года и записался добровольцем в Красную Армию. Защищая революцию от белогвардейщины, погиб в боях под Царицыным».
Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» несколько иначе оценивает патриотический порыв своего двоюродного брата:
«Под влиянием пропаганды многие молодые люди, особенно из числа зажиточных, охваченные патриотическими чувствами, уходили добровольцами на войну. Александр Пилихин тоже решил бежать на фронт и все время уговаривал меня.
Вначале мне понравилось его предложение, но все же я решил посоветоваться с Федором Ивановичем — самым авторитетным для меня человеком. Выслушав меня, он сказал:
«Мне понятно желание Александра: у него отец богатый, ему есть за что воевать. А тебе, дураку, за что воевать? Уж не за то ли, что твоего отца выгнали из Москвы, не за то ли, что твоя мать с голоду пухнет?.. Вернешься калекой — никому не будешь нужен».
Эти слова меня убедили, и я сказал Саше, что на войну не пойду. Обругав меня, он вечером бежал из дому на фронт, а через два месяца его привезли в Москву тяжело раненым.
В то время я по-прежнему работал в мастерской, но жил уже на частной квартире в Охотном ряду, против теперешней гостиницы «Москва». Снимал за три рубля в месяц койку у вдовы Малышевой. Дочь ее Марию я полюбил, и мы решили пожениться. Но война, как это всегда бывает, спутала все наши надежды и расчеты. В связи с большими потерями на фронте в мае 1915 года был произведен досрочный призыв молодежи рождения 1895 года. Шли на войну юноши, еще не достигшие двадцатилетнего возраста. Подходила и моя очередь.
Особого энтузиазма я не испытывал, так как на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей. Они разъезжали по Москве на «лихачах», в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане «Яр». Однако считал, что, если возьмут в армию, буду честно драться за Россию.
Мой хозяин, ценивший меня по работе, сказал: «Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой». Я ответил, что вполне здоров и могу идти на фронт. «Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?» Я сказал, что по своему долгу обязан защищать Родину. На этом разговор был закончен и больше не возникал.