— Ди… — донёсся из коридора тихий неуверенный зов, будто не надеялся на то, что я всё ещё находилась в его квартире.
— Чего тебе? — утёрла со щеки предательски скатившуюся слезу, но в его сторону не повернулась. Сейчас я была слишком уязвима.
— Прости.
— За что?
— За то что я такой невыносимый мудак.
— Хм, ну хоть признаёшься в этом, — я всё-таки бросила на него взгляд.
Алияр держал в руках красивую стеклянную коробку, в центре которой, словно в невесомости, покачивалось бумажное сердечко с белесыми потёртостями в уголках. Оно было объёмное и многогранное. Целиком завладевшее моим вниманием своей необыкновенностью.
— Это… — произносил с таким трудом, будто слова ему горло царапали. — Это тебе, Ди…
— Мне? Зачем? — недоумевала я, мелкими шажочками к нему приближаясь.
— Если вдруг меня не станет, сохрани его на память, — невесело усмехнулся он. — Это сердце последнее, что оставила после себя моя мать.
— Она ушла от вас? — снова стало жаль этого невыносимого грубияна, поэтому я забрала из его дрожащих рук свой «подарок» и бережно прижала к груди.
— Она покончила с собой ровно восемь лет назад.
Меня словно ледяной водой окатили. Разве можно говорить о таком, вот так вот… вот так вот… Наотмашь. Перехватывая дыхание и чуть не сбивая с ног.
— Алияр…
— Даже не смей меня жалеть. Жизнь – гильотина. Будь я на месте мамы, поступил бы точно так же. Сам бы стал своим палачом.
Он что... О Боже…
Повисшая между нами тишина разрывала душу в клочья. Ещё пара секунд и я бы слабовольно рухнула на пол. И разрыдалась, как осиротевший семилетний ребёнок.
— Прости, что напугал. Я не хотел, правда, — он наклонился близко, медленным движением очерчивая костяшками пальцев линию моей скулы.
— Я не могу забрать себе твоё воспоминание о матери, — такой холод пробрал мою грудную клетку, как будто от самой коробочки им веяло. Тело инеем покрылось, я подумала, что если сдвинусь с места — рассыплюсь на мелкие осколки.
Отчаянно хотелось закурить и в дыму слезами захлебнуться.
— Я не жалости ради прошу. Просто хочу, чтобы оно осталось у тебя, — он взял моё лицо в ладони, заставив посмотреть в свои печальные глаза. — Забери.
— Хорошо, но с одним условием, — бегло чмокнула его мозолистую ладонь, пропахшую сигаретами.
— И каким же?
— Позавтракаем вместе?
— Тобой? — глазами пожирал мои губы, будто их я и предлагала ему на завтрак. Ну что за такой тип невозможный! Горю предаться не позволял, хотя сам же к иному и подталкивал.
— Одной мной сыт не будешь, — почувствовав, что всё лицо заалело от неловкости, я юркнула под его руку и отскочила к столу. — Садись давай.
— Я не ем с утра, — со скрипом выдвинул для себя стул и вальяжно по тому расплылся.
— Ты вообще никогда не ешь! Только моей энергией и никотином злоупотребляешь.
А ещё поцелуями!
— Ладно, не ворчи соплячка, чаёк с тобой за компанию погоняю.
— Ромашковый любишь? — потрясла в воздухе продолговатой упаковкой.
— Ненавижу всё, что связано с ромашками.
Глава 10.1
— Ромашки символизируют чистоту и невинность, — обвела я недовольным взглядом пол, припорошенный пеплом, и пирамиду грязных кружек в раковине, которую он собрал за эту ночь, — видать поэтому ты их так невзлюбил.
— Дурацкая символика. Я обожаю невинных и чистых девочек.
А сам им не соответствуешь, говнюк!
— Кхм, ну от торта ты точно не откажешься. Я это чувствую, — резко перевела я щекотливую тему, пододвинув одноразовый ланч-бокс ближе к его тарабанящим по краю стола пальцам.
— Что? — он откинул крышку и заляпал ребро ладони белым сливочным кремом, коим был хаотично измазан тортик. — По какому поводу?
— Повода нет, — спешно соврала я, садясь напротив него. — Просто решила с первой своей зарплаты угостить тебя чем-нибудь вкусненьким. Вот и всё.