Глава 24.3
— А где Сеймура? — от растерянности Узеир наступил на лапу кота и споткнулся. Я успел обернуть его необъятную талию, прежде чем он шлёпнулся на пол. — Офигеть... Это она возле папы?
— Ожидание-реальность, — хмыкнул я, помогая ему дотащить корзину до двенадцатого столика, за которым сидел отец с какой-то лысой доходягой. — Она это. Кто же ещё.
Отец сосредоточенно листал меню, а сиротка перебирала костлявыми пальцами салфетку, не озираясь по сторонам. Взгляд в одну точку. Трагично задумчивый.
— Но папа сказал, что у Сеймуры такие волосы длинные, — пробормотал сыч, без конца дёргая рубашку вниз. — Может с ней что-то случилось?
— Вши завелись?
— Думаешь?
Я не думал. Мне вообще было похуй. Шёл и любовался видом на горы. За стеклянной стеной простирался сосновый бор. В этом кафе зимой намного уютнее. Сейчас сочность зелени под палящими лучами солнца ослепляла, но я упорно вглядывался в даль. До белых мушек перед глазами. Лишь бы не смотреть на неё. На сестрёнку недоделанную.
— Пап, мы тут! — кашлянул в кулак сыч, и ещё крепче прижал к пузу кота. Синтепон уже весь всмятку. Воздушной только морда тупая оставалась.
— Сына? — аккуратно отложил меню на край стола, и поднялся навстречу, — Рад, что вы вместе пришли.
Взглядом меня поблагодарил. Да не за что, блять. Всегда к вашим услугам.
— А я-то как рад! — братишка бросился обниматься, и с той же скоростью отлип от отца. — Привет! — отсалютовал ей котом.
Минута молчания. Переглядывались, изучали друг друга. Они. Я мимо крокодил.
— П-п. Кхм. П-п-ривет, — улыбнулась, не обнажая зубов. — П-п-приятно познакомиться.
— И мне, — с присущей ему милой неуклюжестью протянул ей через стол руку. — Знаешь, я всегда мечтал о такой сестрёнке, как ты! Чтобы мы были ровесниками. — С укоризной мне адресовал. — И не издевались друг над другом.
— Надеюсь, мы подружимся. — А она искоса поглядывала в мою сторону. Стеснялась в упор уставиться?
— Я тоже надеюсь.
— Это я тебе купил! — скатерть на столе свернул в комок, пока передал девчонке кота-батона своего. — И вот! — Бухнул корзиной. — Киндеры для твоих друзей!
— Мне? Моим друзьям? — вытаращилась. — Зачем?
— Подарок!
— У меня нет столько друзей! Спасибо большое, но не могу принять! Сколько тут всего...
Сыч и мямля. Пазл сложился. Вот кого нам для полноты картины не хватало.
— Почему не можешь? — тепло улыбнулся отец. — Угостишь девочек из своей группы.
— Ну не могу... неловко как-то...
Началось заламывание.
Мне хотелось свалить. Далеко. И больше не возвращаться.
— Алияр, не стой как неродной, — отец подвинулся, освобождая мне место на диване. — Проходи.
Видок у бати не помятый. Отпечатка усталости на лице нет. Свеж и бодр. С появлением сиротки он будто покой душевный обрёл. Ожил спустя столько времени. Радовало ли меня это? Убивало. Потому что к нам он относился по-прежнему. Никак.
— Я постою.
— В ногах правды нет.
— А в чём есть?
Мямля не выдержала. Посмотрела на меня в упор.
— П-п-ри-вет, — снова затроила.
Пока.
— Привет. — Ради братишки перешагнул через упрямство.
— Ты...? — Хапнув ртом воздух, она задержала дыхание и всплеснула руками так, будто испугалась, что равновесие не удержит. По неосторожности опрокинула стакан вишневого сока и по голубой скатерти тут же расползлось багровое пятно.
— Ой! Простите, пожалуйста. — Трясущейся рукой дотянулась до скомканной салфетки и промокнула скатерть.
Один взгляд, а сколько последствий. Чего она так разнервничалась? Меня узнала? Да где я мог с ней пересечься? Если только она не попрошайничала в подземках. Может разок косарь в её коробку подкинул — запомнила надолго.
— Я такая растяпа, простите.
— Оставь, доча, ничего страшного. Официанту скажем поменяет.
Доча... Резануло слух. Захотелось сгинуть отсюда подальше. Не знать и не видеть. Я не готов смириться. Ни сегодня, ни завтра, никогда.
— Она же дорогая, наверное, — сокрушалась, ещё больше суеты создавая. — А у меня нет денег ущерб возместить.
Поразительная открытость. Я вроде не собирался интересоваться мямлей, но признанием своего положения она притянула внимание. Внешность необычная. Глаза синие, нос с небольшой горбинкой. Кожа белая, мог даже сказать, что прозрачная. На узком лбу венка просвечивалась — до того прозрачная. Телосложение мелкое. Не дашь ей четырнадцать. Как будто застряла в десятилетнем возрасте. Одета в тряпьё старое. Она в этом растянутом платье и со стрижкой под ноль больше похожа на беженца из детской колонии, а не на детдомовку. Ещё повязка на шее такая жуткая. Зрелище не для слабонервных. То-то же сыч у входа чуть не потерял сознание.