— Ой, да не преувеличивай! Папа всё разрулит! — Узеир пихнул меня в бок, а после бросился на помощь скелетине. — Пап, а может пересядем за другой столик?
— Пересядем? — обратился к ней отец.
— Было бы неплохо. — Хуже сыча раскраснелась, покрывшись испариной. — Простите ещё раз, не хотела доставлять вам неудобства.
Батя покачал головой.
— Ну скажешь тоже, Сеймура! — отобрал у неё сыч мокрую салфетку и кинул в вазон с икебаной, стоящий за уголком дивана.
— Сына, тебе не стыдно?
— Неудобства у нас только Ярый создает! Драконит меня весь день! — намеренно прохлопав замечание, он взял мямлю за руку и вывел из-за стола. Кота с киндерами не забыл прихватить.
— Твои манеры перенимает, — отец поднял на меня взгляд, — худшие, к несчастью.
Я вздёрнул бровь.
— А у меня были лучшие?
— Смелость и щедрость, которыми я никогда не обладал. Они у тебя есть.
— Это лесть? — с усмешкой.
— Чистосердечное признание. — Встал, похлопал меня по плечу и ушёл.
Оставил бурлить под впечатлением брошенных слов.
И это мне сказал тот, кто больше двадцати лет спасал жизни незнакомых ему людей? Капец. Легче услышать от него упрёк, чем похвалу. Непривычно до одури. Принять невероятно сложно. Мозг протесты начал выстраивать.
Я смелый и щедрый. Да?
— Я тут банданку свою оставила, — звонкий голос мямли вывел меня из транса. — А, вот! Нашла!
Чёрная бандана с вышивкой мулине. Соплячка такую на запястье носила постоянно.
— А ну стой. — Развернул её за локоть. Я задрожал от непонимания. Как такое вообще возможно. — Откуда у тебя эта бандана?
— Ой! Ты вспомнил меня? — из глаз аж искры радости посыпались. — Ужас, я подумала, что ошиблась! Но это оказался ты!
— Кто я?
Током позвоночник прошибло.
— Динка просто обалдеет, когда узнает кто мой будущий сводный брат!
Глава 25
Верю в лучшее, но завтра станет хуже...
Динара.
Как она там? Всё ли нормально? Её не обидели?
Без конца выглядывала в окно, можно было подумать, что Сейка примчится к нам после встречи с семьёй того мужчины, который... Боже... как я отпустила её одну, как не побоялась дать согласие на их встречу? У меня отбирали смысл жизни, мою любовь и луч надежды на светлое будущее, а я бездействовала. Куда бежать? От кого спасать свою девочку? Не от кого. Вот что больше всего приковывало к стенке. Дядя Сеймур ей нравился. Это чувствовалось, хоть она и не часто вслух произносила своё отношение к нему. В её глазах он был героем. Он и был таковым. После того, как она поделилась со мной трогательной историей своих родителей и что их однажды связало с Сеймуром, я окончательно поникла. Впала в безнадёжность. Как бы ни бунтовала душой, но мне пришлось довериться её чувствам, её выбору.
И сейчас ждала её добровольного решения. Не злилась на дядю, за то что так не вовремя объявился. Когда всё вроде как начало налаживаться и в наших руках появился шанс многое изменить. Не бушевала, потому что сама убедилась в том, что он мировой человек. Мне кажется, что у каждого хоть раз в жизни, но встречался такой, которому готов довериться без веских мотивов. Хороший, отзывчивый, преданный. А какие у него добрые печальные глаза... Сердце от воспоминания сжалось в комочек. Ни грамма отторжения не испытывала. Даже допускала мысль, что Сейка под его опекой вырастет счастливой и самодостаточной девушкой. Ни в чём не нуждающейся. Он готов был дать ей всё то, чего не могла я даже впустую пообещать. Что бы мне в таком случае приказали сделать? Я была на перепутье. Желание забрать ангелочка под своё крыло не перевешивало смирение отпустить её в чужую семью...
Пусть хоть кто-то из нас выберется из этой нищеты. Это убеждение меня останавливало.
— Дин, ты хоть поужинала? — на кухню вошёл Хан, и я наконец отклеилась от окна.
Мы завтра должны переехать на квартиру, которую он снял, а я всё продолжала таить в себе возникшие перемены... Ещё не поделилась новостью, что вскоре снесут наши с ним большие планы под самый корень. Просто оставят ни с чем.
— Аппетита нет, — неспешно двинулась к плите. — У нас сегодня макароны по-флотски. Будешь?
— Опять?
— Я разленилась, — вымученно улыбнулась. — Перестала заморачиваться.
Настроения не было ни готовкой себя занимать, ни уборкой, ни прогулкой. Состояние: забиться в угол и рыдать. Громко, но, чтобы никто не слышал. Чтобы только стены терпели твою истерику.