— Алияр? — возле его отца прикоснуться к нему стыдно было.
— Сын, мы здесь. — Окружили теплом. Сеймур Узеирович обошёл с другой стороны и взял его руку. К сердцу поднёс.
— Ты слышишь нас?
— Мама?
Не отпускала...
— Она тоже здесь.
Хмурость на лице Алияра разгладила улыбка. Такая мальчишеская, милая! Я растаяла.
— Правда?
— Мама всегда рядом.
— Она пришла за мной.
Отец наклонился к его уху и что-то зашептал. Я не слышала. Мне не было обидно. Они семья... А я кто? Просто его Ди...
— Она не заберёт тебя у меня, сын. Мама не хочет, чтобы мы страдали. Утешить нас пришла. Слышишь?
— Слышу, пап.
Раздался стук в дверь. Громкий, настойчивый. Я отпрянула от койки. Взгляд размыт. Что могло случиться в столь позднее время?
— Я проверю. — Сеймур Узеирович не позволил и слова вставить, тут же вышел из палаты.
Мы остались вдвоём. Он был в полубреду. Разговаривать не желал. Я понимала, что тишина его успокаивала. Сама в прострации была. Его отец долго не возвращался, я начала беспокоиться. Когда Алияр крепко уснул, вылетела из палаты стрелой. Интуиция подсказывала, что нужно прямиком к реанимационной мчаться. Богдан! За него все переживали! Мысли ни на миг не покидал!
— Дин! — окликнул кто-то из парней. По очереди дежурили ночью. Только Кристина не приходила. Вчера попросила меня объяснить её отсутствие тем, что токсикоз сильно мучил. Подозрения ни у кого не вызвали. Беременность была её спасением или ещё большим стрессом... Как понять? Она горела между двух огней.
Я растерянно оглянулась. Тревожный гул в голове разрастался. Ко мне бежал Хамзат. Перепуганный. В глазах... слёзы?
— Не говори... — покачала я головой. — Не говори ничего...
Хан притянул меня к себе за затылок и с силой выдавил лбом в плечо. Будто предчувствовал, что свалюсь с ног после его слов...
— Не смог он. Устал он. Бороться устал. Бо устал... Мы… мы его потеряли. Потеряли, Дин. Потеряли!
Глава 32
Куда мне деть это солнце? Кожа требует холода...
Алияр.
— Двадцать три...
Замолк и перекатил по пальцу колесо таблетки. Она не одна. Целая горсть рассыпалась по сырой земле. Как подснежники проклюнулись после долгой зимы. Только цветные и формы разной. Множились в глазах, я без конца щурился. Фокус терял так часто... Дневной свет разъедал роговицу. Три месяца пролежал в наглухо запертой палате. В психушке... Да. Это не шутка. Я, как оказалось, не просто дефектный, а унаследовавший от матери неизлечимое психическое отклонение.
Здравствуйте, у меня биполярочка. Не подружитесь со мной?
Я дурел! Дурел от неверия первое время, не принимал препараты, что под строгим наблюдением назначил психиатр. Не слышал никого. И стадию отрицания до сих пор не преодолел. Сложно принять. Смириться. Как с таким смириться вообще?! Даже мама не сумела, что с меня кретина взять...
— Я двадцать три насчитал, Бо. — Столько, сколько ты за собой лет унёс. — Двадцать четвёртая у меня в руке зажата. Сегодня двадцать четвёртое октября. Твой день. Тебе исполнилось двадцать четыре, в двадцать четвертом году. Круглая дата… была бы. Если бы ты был жив.
Снова замолчал. Слова в глотке ножом проворачивались. А я же не плакаться к нему пришёл, лишь душу больную успокоить. Не только его, но и свою.
— Знаешь, я только ради тебя готов пить эти долбанные нормотимики. Хотя бы несколько часов чувствовать себя ровно. Чтобы планка к чёрту не слетела. Там тело одно есть недобитое. На свободе шатается! Надо его добить.
Смех его задорный в голове заиграл. Глаза прикрыл, чтобы погрузиться в эту иллюзорность поглубже. Каким он добрым и молчаливым был. Этот парень был из тех, кто много чего после себя оставил. Оставил яркий след. Кварталы украшали его живописные карикатуры. Уличную галерею подарил он городу. Культ подросткам. Улыбку вечным пессимистам.
— Ты же мечтал быть как Бэнкси*, Бо. Тебе это удалось. Ты поделился всеми красками своего внутреннего мира, а личность оставил тенью неопознанной. Как в тот день на петле...
Сощуренный взгляд вперил в небо. Такое же чистое, как в тот день... в его глазах отражалось. Кто бы знал тогда, что я в последний раз его видел. Прощения не успел попросить. Кто бы знал, как себя за это возненавидел...
— Я вот что пришёл спросить, Бо, — закинул в рот таблетку и разжевал. Горькая, капец.
Отвлёкся на вкус. Что-то внутри пробудил. Жизнь? Как давно я не ощущал вкусы-ароматы? Ветер, солнце, осеннее тепло? Тягу своего бренного тела? Я задумался. Заебавшийся убивать мои клетки мозг, стал подключать меня к реальности.
Я. Сейчас. У могилы. Друга.