Рябчиков едва не настроил меня на свою волну. Едва. Моя бывшая жена (велика галерея отставок!) считала, что желание писать – это порыв, нет, это нарыв, который подлежит лечению. Особенно если речь о прозе. Кому нужен нарратив тягомотный, мало, что ли, нарратива в нашей жизни? Уж лучше слушать устные рассказы, вербальное – много ценнее. Следующая проблема – желание опубликоваться. В «Берлинском Китеже» не поймут, если я подсуну им беллетристику. Какая стенгазета опубликует вдохновенные мысли? Многотиражка какого завода? Конечно, газета может называться просто и крепко. «Первопуток» – хорошее русское слово и редко используется. Но сейчас стенгазеты не в моде, эта функция перешла к граффити. А еще к блогам, тегам и мемам. Блогеров вон пруд пруди. Самодовольных, фейсбучащихся, инста- и телеграмничающих, шустрых ребят, мелких тусовщиков, иногда – игроков вполне реальных. Резких и резвых. Пукнул – и в сеть. Зачесалось под мышкой или под каким-нибудь другим зверем – снова в сеть, в надежде на несмолкаемые лайки и смайлики. Смайлики вместо софитов.
Для любителей жить по старинке, мнящих себя Львами Толстыми, нет, глобальными пупами, жирными светскими пумами, в цене пятисотстраничные романы, тут же попадающие в зубы славословящим рецензентам – на радио, например. Физиономии рецензентов излучают уверенность. Самое главное – чтобы благосклонные критики, податливые журналисты и прочие спецы по хайпу наготове были. Тогда 500 страниц суть мандат и пропуск в будущее, на ярмарку тщеславия, выставку амбиций, само- и честолюбий. Под вспышки пиара вдоль красных дорожек и белых скатертей удобно разблюдованного пира. Мира. Или войны. Тьмы низких истин нам дороже… Но высший пилотаж – это когда ты вообще ни гу-гу, ни строчки, и негры твои, рабы, гострайтеры, ни слова. Однако сам – виват, дутые репутации! – раскрученным писателем числишься.
И все же гораздо лучше – кино. Не потому, что важнейшее из искусств. А поелику разящая визуальность. Телевидение тоже неплохо. Заснять бы то, что происходило. Чтобы воскресить деда. Его песни, мои шалости. Как в Карлсона играли – детский косплей, как с одноклассником толь сарайной крыши палкой протыкали и к дверям спешила чужая поленница, как тот же одноклассник девочку соседскую с лестницы спустил, страшно подумать! Предложил на корточки сесть, голову пригнуть, тут она и покатилась. А может, и не так все было. Не помню точно. Шпингалет на сарае. И сам шпингалет.
– Слушай, чувак, а почему ты меня Рябым называешь, а? – послышался голос Рябчикова.
Неожиданный и банальный выпад заставил меня ответить Рябчикову в его же ключе:
– Ты хочешь, чтобы я называл тебя Жуй?
– Я тебе дам «жуй»! Сам пожевал, передай другому?
– Уже и крылатую фразу нельзя применить. Что-то ты возгордился. Или стал чересчур обидчив. Кстати, кстати… Жуй Рябчиков неплохо звучит. Почти как Жорес Медведев.
– Предлагаю новое погоняло. Сплеча. – Рябой решил смягчить разговор.
– Какая еще свеча?
– Не свеча, а сплеча.
– Ну, тогда сразу «Рубильник». Только по-немецки. Schalter.
– Подожди, шальтер – присутственное окошко…
– Ошибаешься, у шальтера до фига значений. Но можно изобрести что-нибудь помощнее. Например, Schraubenzieher, сиречь Augenentferner.
– Короче, вырви глаз, – попробовал подвести промежуточный итог Рябчиков.
– Вырви глаз, Авас, доцент тупой, полный Козьма Прутков. Ты предлагаешь мне писать очерки на немецком?
– Ну, если не хочешь, чтобы тебя читали только наши диаспоральные деятели. Читали и считались… А пока проветрись. Прошвырнись к нейтралам, к «швам» – шведам или швейцарцам.
Вот тебе и швы, подумал я. У каждого свои. Швы или вши. Тараканы. Вывихи. Вирусы. Переломы. Ожоги. Взрывы. Подставляй, пока утюг горячий.
– По-твоему, они отдельный народ, швейцарцы? – Мне очень захотелось сказать какую-нибудь глупость. – Как самостоятельную социальную группу я выделяю швейцаров.
– Горные люди, как чечены, – как-то походя отозвался Рябой. Он уже стал собирать по столу бумажки. – Только чечены еще и горячие люди. У них все через край. А у этих не то чтобы никаких чувств. Но на точке замерзания. Кстати, данный факт и делает непобедимой швейцарскую нацию, состоящую из сыра, часов, банков и шоколада. А в придачу к ним – гельветов, галлов и… – Рябой запнулся. – То есть германцев, ретороманцев и французов. Конечно, есть еще гарибальдийцев горстка. Макаронников. Но главным представителям вообще ничего не грозит, потому что все давно вверх дном. Тем и спасаются.