Ощущение, которое подарил следующий день, трудно облечь в несколько фраз. Казалось, что со всего города явились люди без места и жалованья по случаю сезонных работ. В большом павильоне – не съемочном, а соседнем – угрюмый и монотонный народ (редкие красивые женщины где-то растворились) выстроился в очередь – кто за, а кто уже с листочком. Не фиговым, но розовым. Магентный лист надлежало заполнить, как заполняют рабочую карточку. За ширмой ждала пресловутая «костюмерная-примерочная», в действительности – общая раздевалка, зрелище унылое. Ну а потом…
Под крики и вопли ассистента режиссера оскароносный Греблипс появлялся незаметно, снимая мизансцену на смартфон, давая главному герою какое-то слабительное для глаз, капли особые, чтобы тот расплакался. Актер плакал, прислонившись к парапету. Ему плохо. У него неконтролируемая реакция. Течет склера. Аки Волга. Отсутствовал только волчий вой. Утешал сам постановщик. Ассистент ограничивался простыми и известными мне с чужих слов командами-предупреждениями: камера движется (по-нашему: мотор), экшн (то бишь начали). Статистов распределяли по седине, количеству растительности на лице, типу костюма. Костюмы, между прочим, с легким налетом несоответствия эпохе. Однако не о документальном же кино речь, а триллер все спишет. Фильм о высадке власовских парашютистов, абверовцев из Риги на берегах Печоры, в местах, куда ссылали кулаков. Главный герой – неведомый Егор Бидно. Задание – взрыв устроить. Лучше бы гребаный Греблипс снял кино про моего деда. О том, как дед, вернувшись с передовой, маленького сына своего по всему блокадному Ленинграду искал и чудом в приюте нашел, а потом по дороге жизни вывез. Или о том, как бабушка железную дорогу Астрахань – Гурьев строила. Как еще до войны была приглашена в Кремль в кабинет Орджоникидзе – вместе с другими передовиками оборонной промышленности. Костюмированная драма точно получилась бы. Но сюжеты про Империю зла и про то, как в ту пору шились дела, Греблипсу ближе. И ведь трудно возразить оскароносному.
На берлинской кинофабрике никто ничего специально не шьет, в самом крайнем случае штопает, перешивает. Обычно статистов наряжают во что придется. Что нашли – то нашли. Прямо по Жванецкому: кинулись, а танков старых нет. Зато швов не видно. Драпировка сплошная. При необходимости, так сказать «на выходе», поможет компьютер. Ну и за мелочами следят: разносят галстуки и носки-чулки, пришедших в собственных костюмах (есть и такие) пересаживают в задний ряд, хотя крупных планов мало и в кадре массовка все равно сольется в экстазе, превратившись в одну пульсирующую и размытую массу. Очкарикам приказано обходиться без диоптрий даже во время короткого перерыва. Кое-кому выдаются окуляры с простыми стеклами. Принцип раздачи, видимо, произволен. Почему-то сигареты вручают: постановочная группа убеждена, что в советских судах нещадно курили. На судах, наверное, курили, какие-нибудь капитаны-боцманы, а вот в судебных инстанциях и прямо во время слушаний по делу? Не уверен.
Я обратил внимание на бессловесного генерала – вылитый Жуков, внешнее сходство поразительно, покруче, чем у народного артиста Ульянова. Ряженый сидел в первом ряду среди других военных, и трудно было поверить, что это не сам творец Победы. Вот уж точно, интересная технология: сначала решается вопрос, как обывателю стать статистом, потом – как превратить статиста в Жукова. Но тут организаторы съемок не просчитали все до конца: по статусу ряженого, приходившемуся на воссоздаваемый год, ему полагались погоны маршала…
Вместо дальнейшего репортажа со съемочной площадки разрешите поразмышлять. В частности, о вопросе сходства, который меня давно волнует. Даже Рябчиков со мной согласился: все уже было на нашей планете. Наслаждаемся новыми экранизациями, повторами, переизданиями, перелицовками или, как их там называют ученые люди, подскажите… Ах да, каверами, ремиксами, ремейками, сиквелами, симулякрами и муляжами. Не мы ли считали, что живет простор повторами? Есть близнецы естественные, это когда общность по родству. Так внутренности Риги похожи на Берн, Берн, вероятно, похож на Черновцы, на Львов, улицы Львова (где-то в чем-то) напоминают Вену, Вена, возможно, Женеву, Вюрцбург – Прагу, Прага отчасти смахивает на … Вполне понятно и объяснимо. Архитектура, она всегда что-нибудь отражает. И могла бы быть германской даже в бывшей африканской колонии, если за дело брались немцы с консортами. (Надо как-нибудь съездить в Намибию, проверить.)
Но в чем загадка типажей, повторяющихся из края в край? Наши наконец-то догадались, на кого был похож артист Тихонов. На канадца Кристофера Пламмера. А пламенный Пламмер, кстати, однажды играл агента, внедренного в нацистские штабы. Ох, не просто все, друзья, ой как не просто! Представьте себе съемочную площадку, по которой взад-вперед разгуливают западные и русские киноактеры, до странного похожие друг на друга: самоубийца Александр Белявский и убийца Алек Болдуин, клоуны Владимир Ильин и Боб Хоскинс, героические Ли Марвин и Георгий Жженов, не менее героические Пламмер и Тихонов (офицеры фон Трапп и фон Штирлиц), вполне героические Харрисон Форд и Николай Волков (Индиана Джонс и муж радистки Кэт), Елена Коренева и Ширли Маклейн, Марина Влади и Ольга Остроумова, Борис Щербаков и Роберт Редфорд, Владислав Дворжецкий и Клаус Кински, Стив Маккуин и великий Высоцкий…