«Как открыто, как мягко звучит маршевая тема у дирижера Дрекскерля, это просто восхитительно!» – неистовствовал комментатор.
Полчаса спустя в поток эфирных блюд, столь странно сервированных, ворвался извне, как водится, Рябчиков. Позвонил на закусь.
– Слушай, Паша, – остервенело гаркнул он в трубку, – вы ждете взрыва?
– То есть? – Я попытался уменьшить градус его эмоций.
– Ты в самом деле не понимаешь или делаешь вид? – Рябчиков принялся хамить. – Повсюду только и говорят о том, что дальнейшая миграционная политика правительства приведет к социальному взрыву. Правые чувствуют себя правыми или как минимум спровоцированными и используют ситуацию как хороший повод для перехода к активным действиям. Вам мало латентных разборок в саксонской столице ландышей? Теперь еще городок, в котором Иоганн Себастьян долго обитал, подключился.
– Погоди, погоди! При чем здесь я?
– А я разве сказал «ты»? Я говорил «вы»! И вообще дело не в мистике местоимений. – Рябой на секунду сбавил обороты, даже как будто сник, однако чувствовалось, что в моем лице он опять дорвался до свободных ушей.
Лицо с ушами. Но самостоятельно живут затылки и уши, а лиц не видно, учил Мандельштам. Правда, поэт говорил про толпу. Которой верили и Шуберт, и Моцарт, и Гете, и Гамлет… А разве мы не толпа? Приохотил я Рябчикова. И что сказать мне этому больному болвану? Какое прописать лекарство? Нетрудно себе представить, что за речовки возникнут в голове Рябого, посыплются из него, ввяжись я в очередной разговор, в безнадежный диспут. И что мне будет, что прилетит за внимание к его рассуждениям. Я решил напялить на себя колпак комика и паяца:
– Еще круче, Радий Васильевич, еще круче. Если бы речь шла обо мне, тогда допер бы я, что ты мне опять свою Гельветию впариваешь, предлагаешь в эдем цизальпинских буренок убраться. Но во множественном числе? Так кто, с позволения сказать, имеется в виду? Вы – это кто? И сколько нас? Обратись-ка в ведомство федерального канцлера или в резиденцию президента. Да хоть в бундестаг. Там помогут.
– Лучше разбираться предметно, повздошно, – вопит Рябчиков. – Вздох первый. В каком бы качестве мы ни прибыли…
– Не мы, а вы, тебя уже нет здесь.
– Не цепляйся к к фразам. Короче, в роли немецких переселенцев-возвращенцев, по сути – репатриантов, или на правах еврейских контингентных беженцев, на какие корни мы бы ни пеняли – все равно мы народ пришлый. Спасибо стране, что рискнула возместить собственные потери. Утраты времен Екатерины или Второй мировой. Кто-то искал историческую родину, кто-то – защиту от бандитов, лучшие социальные подушки, рессоры и ресурсы, взамен новых российских.
Дальше рискну процитировать своими словами. Чтобы подсократить и матерные опустить. Рябчиков тарахтит, дескать, стремный молодой рынок, воцарившийся в свое время на родине, которая простилась с последними остатками привычной советской власти, радовал самых отчаянных. Опять не прав. Многих вполне устраивал. Да и годы шли, миллениум подоспел. Пролез миллениум сквозь фортку, по третьему календарю, сработанному Хуучином Зальтаем. Допустим, в нулевых и десятых на Берлинщине первым делом вовсе не арабские пловцы высадились. Выловленные в Средиземном море. А русские айтишники и тузы, по-хозяйски располагающиеся в любом кресле. Для них везде лакомые куски раскиданы. Это якобы вздох второй. Новый виток. Потом, дескать, вздох третий. Самодовольные пилигримы разного рода, русские опять же: псевдоэксперты, нежно имитирующие первооткрывателей, цифровые кочевники-фрилансеры, орудующие отовсюду, бизнес-мигранты, ловцы ВНЖ. Ну и вдобавок ко всему автономные либералы – им старый Запад как мощный моральный лабаз, роднее по определению.