Вопрос лишь в том, кто выбился в Пигмалионы.
Лиса и какаду
И всякий наперебой тужился высказать, вытрясти наружу ее томящий смысл.
– У тебя их было так много, неужели не мог остановиться ни на одной? – прозвучал робкий вопрос. Ответ хрипел, как старая пластинка: «Они не любят, когда неожиданно останавливаешься».
– То есть?
– Ты дурак, да? Ах, пофиг. Все равно фастфуд. Переходящий в фэйд-аут.
– Фастфуд?
– Как ни крути и как ни старайся… – Хрипота на мгновение замолчала. – Вот и здесь, взгляни. Почти еда. Если смешать немецкий с английским. Дешево и сердито, быстро, иногда вкусно, иногда нет, иногда из кувшина, иногда размазано по тарелке, но создает иллюзию насыщения. Червячка заморить можно.
Этот разговор Ким Кислицын, сорокадвухлетний сотрудник одной берлинской фирмы, человек чудаковатый и брезгливый, совсем не похожий на клерка, услышал в четверг в новом бистро, открывшемся неподалеку от места службы. Только что накрапывал дождь и стал неожиданной веселой отсылкой к известному присловью: диалог как реализация несбыточного обещания. «Русский язык, знакомая речь, – подумал Ким. – Но ведь русская речь уже давно никого не удивляет в этом городе. И вообще, что может быть особенного во встрече двух вахлаков? Чья жизнь, как сказал поэт, полна варначества. Увидеться они всегда могут». Собеседников Ким рассмотреть не успел, а исходя из тона разговора решил, что его внимания парочка не заслуживает.
Фирму, в которой работал Кислицын, русские и организовали. Находилась она по адресу, не поддававшемуся переводу, если не считать номера дома. Разве что переводу в другое здание. Для русского уха название улицы звучало как «Аспидная» и «Исподняя» одновременно. Клиентам из России приходилось ломать язык, рассматривая табличку возле автоматических решетчатых ворот, преграждавших доступ во двор. «Не пытайтесь прочесть, тем более понять начертанное здесь», – упражнялся в красноречии Кислицын, когда ему поручалось встречать важных гостей и сопровождать их в экскурсиях по городу. Обычно перед этими воротами, как и сейчас за окном общепита, копошились чайки, воробьи и голуби в поисках корма, потрескивая, шумели сороки. Кислицын бросил взгляд на ломтики хлеба на столе. «Люблю отрезать хлеб, держа на весу буханку» – фраза, гордо сказанная Осоцким, главным хипстером из числа сослуживцев, на какой-то тусне. Ким тогда изрядно выпил, но удивился и самой фразе, и странной привычке: «Опасно же!» Ответ Осоцкого был неожиданным: «Во-первых, насмотрелся в старых производственных фильмах. Вообразите. Во-вторых, когда делишься краюхой, прислонив ситный к груди или животу, есть в этом что-то коренное».