Это значит, что банальность “деконструктивизма”/ “общества риска”, согласно которой сам индивидуальный опыт оказывается полностью денатурализованным, а то, что переживается в качестве наиболее “естественных” черт (от этнической идентичности до сексуальных предпочтений), представляет собой результат выбора, исторической случайности и воспитания, глубоко ложна: на самом деле мы наблюдаем сегодня обратный процесс неслыханной ренатурализации — все “общественные проблемы” переводятся в вопросы регулирования интимных “естественных” /“личных” особенностей и соответствующего отношения к ним. Именно поэтому на более общем уровне псевдонатурализованные этнорелигиозные конфликты представляют собой форму борьбы, которая полностью соответствует глобальному капитализму: в нашу “постполитическую” эпоху, когда политика в собственном смысле слова постепенно заменяется экспертным социальным администрированием, единственным источником конфликтов становятся культурные (религиозные) или естественные (этнические) противоречия. А “оценка” регулирует социальное развитие, отвечающее такой серьезной ренатурализации. Поэтому, возможно, самое время заново вспомнить — как истину оценки — извращенную логику, о которой иронически говорит Маркс в своем описании товарного фетишизма, приводя в конце первой главы “Капитала” совет Догберри Сиколю из комедии Шекспира “Много шума из ничего”: “счастливая наружность есть дар обстоятельств, а искусство читать и писать дается природой”. Сегодня, в эпоху оценки, быть специалистом по компьютерам или успешным менеджером — это дар природы, а иметь красивые губы или глаза — факт культуры...
9 Jacques-Alain Miller, Jean-Claude Milner. Voulez-vous etre eualue?Paris: Grasset, 2004.
Побег из Нового Орлеана
Тот же тупик очевиден и в случае со вспышками насилия в Новом Орлеане. Одним из популярных героев американо-иракской войны был, несомненно, Мухаммед Саид аль-Сахаф, горемычный министр информации Ирака, который на своих ежедневных пресс-конференциях героически отрицал даже самые очевидные факты и придерживался иракской линии — когда американские танки стояли всего в нескольких сотнях метров от его министерства, он продолжал утверждать, что все кадры американских телеканалов с танками на улицах Багдада — это всего лишь голливудские спецэффекты. Иногда он изрекал удивительные истины — скажем, столкнувшись с заявлениями о том, что американцы контролируют отдельные районы Багдада, он резко ответил: “Ничего они не контролируют. Они самих себя не контролируют!”.
Все выглядело так, как будто при погружении Нового Орлеана в хаос старый афоризм Маркса о том, что трагедия повторяется в виде комедии, оказался полностью перевернутым: комическое остроумие Саида превратилось в трагедию. Власти Соединенных Штатов, этого всемирного полицейского, пытающегося предупреждать возникновение угроз миру, свободе и демократии во всем мире, утратили контроль над частью самой метрополии: за пару дней город скатился к дикости грабежей, убийств и изнасилований, он стал городом мертвых и умирающих, постапокалиптической зоной, по которой бродили те, кого Джорджо Агамбен назвал homini sacer — исключенные из гражданского порядка. Многое можно сказать об этом страхе, пронизывающем нашу жизнь, страхе того, что в результате какого-то стихийного бедствия или технологической катастрофы (отключение электричества, землетрясения...) вся наша социальная ткань распадется — вспомним страх перед “проблемой 2000 года” несколько лет тому назад. Это ощущение хрупкости наших социальных уз само по себе служит социальным симптомом: именно там, где можно ожидать возникновения волны социальной солидарности перед лицом беды, наружу выходит самый жестокий эгоизм.
Злорадство в духе “США получили по заслугам” здесь неуместно, ибо трагедия огромна: мы имеем дело не с обычным наводнением, поскольку Новый Орлеан расположен ниже уровня моря, так что вода не отступит сама. Но сейчас самое время для анализа. Произошло нечто, что мы уже видели. Но где? Сцены, которые мы наблюдали по телевизору пару месяцев тому назад, не могут не напомнить нам целый ряд реальных, медийных и культурных явлений. Первая ассоциация — это, конечно, телевизионные репортажи из городов “третьего мира”, погружающихся в хаос во время гражданской войны (Кабул, Багдад, Сомали, Либерия...), — этим также объясняется неожиданность новоорлеанского бедствия: то, что мы привыкли видеть там, теперь произошло здесь. (Ирония в том, что Луизиану часто называют “американской банановой республикой”, частью “третьего мира” в самих Соединенных Штатах). Это, вероятно, одна из причин того, почему реакция властей серьезно запоздала: хотя все умом сознавали, что могло случиться, никто не думал, что это может произойти на самом деле, как и с угрозой экологической катастрофы — хотя нам известно о ней, мы не считаем, что она может произойти на самом деле.