В следующем году он поселился вместе с Панаевыми в большой квартире на Фонтанке, между Аничковым и Семеновским мостами, в доме княгини Урусовой. Некрасову в этой квартире принадлежали две комнаты. Вспоминая то время, современники рассказывают, что он ходил теперь щеголем, и квартира его была обставлена не без изящества.
В доме Панаевых по субботам собирались литераторы — разговаривать, спорить, играть в преферанс. С кем только не встречался в эти дни Некрасов! Здесь постоянно бывал Белинский, в простом, поношенном сюртуке, худой, ссутулившийся, уже с признаками начинавшейся болезни; пристрастившись одно время к картам, он, садясь за зеленый стол, как бы в оправдание себе говорил, что игра служит отдыхом для его головы. Некрасов был всегдашним его партнером.
Часто, но недолго бывал Достоевский, которого привели Некрасов и Григорович. Известно даже, когда именно это произошло — 16 ноября 1845 года сам Достоевский сообщал брату: «Вчера я в первый раз был у Панаева и, кажется, влюбился в жену его. Она умна и хорошенькая, вдобавок любезна и пряма донельзя». Панаевой же в это первое знакомство Достоевский запомнился как худощавый, белокурый, с болезненным цветом лица, с тревожными серыми глазами; она сразу заметила, что это очень нервный и впечатлительный молодой человек.
Гостили у Панаевых и москвичи — приезжал Василий Петрович Боткин; в октябре 1846 года две недели прожил Герцен, писавший жене о хозяйке дома: «Она мила и добра до невозможности»; Тургенев, снимавший дачу в Парголове, тоже останавливался у Панаевых. Словом, здесь уже тогда складывалось то знаменитое «литературное подворье», о котором рассказывает в своих воспоминаниях сама Авдотья Яковлевна. «Ее гостиная или, вернее, столовая двадцать лет была русским Олимпом», — замечает К. И. Чуковский.
После выхода некрасовских альманахов стало ясно, что их инициатор и издатель прочно связал свою судьбу с отечественной журналистикой. Условия русской жизни этого времени в известной мере благоприятствовали ее развитию, общественное движение поднималось на новый этан — в России складывалась революционно-демократическая идеология, она вытесняла идеологию дворянской революционности. Начинался кризис феодально-крепостнической системы, что предсказывало близость серьезных сдвигов и перемен во всех областях жизни и прежде всего выдвижение на арену культуры широких кругов разночинно-демократической интеллигенции. Начинался отмеченный В. И. Лениным исторический процесс «…полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении…»[14]. И центральной фигурой этого процесса, его вдохновителем и теоретиком явился Виссарион Белинский.
В новых условиях переломной эпохи с большой остротой вставали вопросы дальнейшего развития страны, путей формирования национальной культуры; решать их в ближайшем будущем предстояло в основном уже не дворянам, а тем, кто шел им на смену, — детям провинциальных лекарей, городских и сельских священников, мелкопоместных дворян, отказавшихся от своего дворянства.
Именно им суждено было выработать новое мировоззрение, определявшееся их близостью к народу, сочувствием его нуждам, и прежде всего — враждой к крепостному праву и всем его порождениям.
Так начиналось большое идеологическое движение, выявлявшее себя в ожесточенной борьбе, связанное с поисками правильной революционной теории и в своем дальнейшем развитии породившее мощный расцвет русской науки, литературы и искусства. С этим движением неразрывно связана и деятельность Некрасова.
Ему пришлось пройти трудный путь, прежде чем он стал тем певцом народа, каким навсегда вошел в его память. Но в том, что он стал им, была своя закономерность. Его природные задатки могли бы вылиться в «Мечты и звуки», в посредственные стихи, каких много. Но он выступил в такое время, когда русская демократия набирала силы, когда обществу нужен был деятель и поэт большого гражданского мужества, страстной преданности народному идеалу. Само время призвало Некрасова, и он понимал это, когда говорил: «Время вывело меня на широкую дорогу».
Лучшим русским журналом преднекрасовской поры были «Отечественные записки». Период расцвета этого журнала начинается с января 1839 года, когда его начал издавать Андрей Александрович Краевский. Как сказано в одном из стихотворений Некрасова,
Но какими бы целями ни руководствовался прожектер Краевский, несомненно, смотревший на издание журнала как на коммерческое предприятие, ему нельзя отказать в том, что он умел учитывать потребности времени. Он прекрасно понимал, что новый журнал только тогда добьется успеха, если будет отвечать интересам общества. Исходя из этого, он стремился собрать вокруг журнала лучшие литературные силы.
По приглашению Краевского руководить критикой в «Отечественных записках» взялся Белинский. Переехав в связи с этим из Москвы в Петербург, он с конца 1839 года взял в свои руки критический отдел журнала и вел его около семи лет; именно в эти годы он напечатал здесь важнейшие свои работы и тем самым создал журналу Краевского и популярность и «направление».
Однако союз великого критика и дельца-издателя не мог быть органическим и прочным. К середине 40:х годов в панаевско-некрасовском кружке уже знали, что Белинский тяготится своим положением в журнале и разногласиями с Краевским. Было известно, что издатель всячески пытается ограничить свободу действий своего сотрудника, без стеснений нагружает его мелкой черновой работой. По словам самого Белинского, Краевский перестал замечать, что исключительно ему он обязан «духом и жизнью» журнала. «Он смотрит на меня не как на душу своего журнала, а как на работящего вола, которого трудно заменить».
Отношения с Краевским постепенно обострялись, и наконец Белинский заявил: «Я твердо решился оставить «Отечественные записки» и их благородного, бескорыстного владельца. Это желание давно уже было моею idee fixe…» Немного позже он объявил об этом и самому Краевскому, добавив, что с 1 апреля 1846 года считает себя свободным. Краевский не удерживал критика, ибо давно уже с тревогой присматривался к тому направлению, которое он придавал журналу. Считая Белинского человеком беспокойным и опасным, он не раз пытался трусливо смягчать и приглаживать резкие суждения в его статьях.
К этому времени уже явно ощущалась потребность в новом журнале, который отразил бы назревание демократических стремлений в обществе и явился органом нового литературного направления — натуральной школы. Острее всех такую потребность в журнале, который мог бы стать трибуной для Белинского, чувствовал Некрасов; он подходил к столь важному вопросу, по словам Анненкова, «с практической точки зрения». Что значат эти слова?
Некрасов, как никто другой, понимал: Белинский без журнала существовать не может — ни по складу своей натуры бойца, ни по причинам материальным («страшно оставить жену и дочь без куска хлеба»). И если он настойчиво убеждал Белинского бросить «Андрюшку», то, значит, у него уже были планы, которыми он делился с критиком, рисуя перед ним заманчивую перспективу — работать в будущем своем журнале. Только этим можно объяснить, что в письмах Белинского не раз выражена твердая надежда: вскоре его друзья в Петербурге создадут новый журнал, где он будет «полным редактором». Так, 14 января 1846 года он пишет Герцену: «О новом журнале в Питере подумывают многие, имея меня в виду…» А 6 апреля он уже говорит об этом как о деле почти решенном, развивая попутно такую мысль:
«Жизнь — премудреная вещь; иногда перемена квартиры освежает человека нравственно. Поверь мне, что все мы в новом журнале будем те же, да не те…»