14 октября 1849 года он сидел в креслах Александринки и смотрел спектакль, выходящий, по его словам, из ряда обыкновенных: это был бенефис одного из любимцев московской и петербургской публики — Михаила Семеновича Щепкина, который был добрым знакомым Некрасова. А давали в этот вечер новую комедию — «Холостяк» Тургенева, автора, к которому Некрасов также не мог быть равнодушен. И потому всего через две недели, в ноябрьской книжке журнала уже появился некрасовский отзыв об этом спектакле.
Рецензент не забыл представить Тургенева как сотрудника «Современника», автора «Записок охотника», в которых резко определился его талант. Он поговорил о нем и как о драматурге, указал недостатки пьесы и спектакля. Но еще интереснее в его отзыве были мысли о русской комедии, которой все еще недоставало в театральном репертуаре. Некрасов отмечает несомненный интерес к ней и публики, и самих актеров. В партере и коридорах после окончания пьесы можно было слышать жаркие толки о новом спектакле, споры, каких, по мнению рецензента, не услышишь после десятка самых эффектных французских водевилей.
Актерам тоже давно приелись пустопорожние фарсы, и потому они серьезно и с уважением отнеслись к тургеневской комедии. И вот вывод: «Явись настоящая русская комедия — и не увидишь, как полетят со сцены, чтобы уже никогда не возвратиться, жалкие переделки и подражания, бесцветные и безличные, натянутые фарсы и т. п.».
Так ратовал Некрасов за создание отечественного репертуара.
И еще есть заслуга у Некрасова-журналиста. В поисках публицистических жанров, которые могли бы заменить литературную критику, почти исчезнувшую в эти годы (по причине цензурных притеснений), он изобрел форму свободного очерка или фельетона, позволявшую коснуться разнообразных тем и вопросов. В том числе и таких, какие обсуждать в иной манере было бы трудно.
Такой регулярный фельетон — непринужденный разговор с читателем — он поручил вести из номера в номер беллетристу и критику Дружинину. Фельетон шел под рубрикой: «Письма Иногороднего подписчика в редакцию «Современника» о русской журналистике».
Александр Васильевич Дружинин начал свою деятельность в 1847 году, в «Современнике»; это был один из авторов, открытых Некрасовым. Он принес сюда свое первое сочинение — повесть «Полинька Сакс», написанную с мыслью о необходимости защитить право женщины на свободу чувства. Выдержанная в традициях натуральной школы, повесть сразу же привлекла внимание Некрасова и вызвала сочувственный отклик Белинского.
Вскоре Дружинин вошел в кружок «Современника» и стал одним из активных его сотрудников (до 1856 года), разделяя многие заботы Некрасова и Панаева. Тогда же, представляя нового сотрудника Тургеневу, Некрасов писал ему в Париж: «Дружинин малый очень милый… всё читает, за всем следит и умно говорит. Росту он высокого, тощ, рус и волосы редки, лицо продолговатое, не очень красивое, но приятное; глаза, как у поросенка» (12 сентября 1848 года).
Дружинину было в то время двадцать четыре года. Он печатал в журнале романы, повести, рецензии, переводы. Ему (наряду с А. И. Кронебергом) принадлежали основные материалы по иностранной (главным образом, английской и французской) литературе, которой он усердно занимался, — статьи о Шекспире, Шеридане, серию очерков «Письма Иногороднего подписчика об английской литературе и журналистике» (1853), цикл статей о Дж. Краббе, с поэзией которого Дружинин познакомил Некрасова; заинтересовавшись творчеством этого «поэта: бедных», Некрасов собирался перевести его стихи. В одном из писем он отметил: «Дружинина статья о Краббе очень хороша, а сам Крабб — прелесть!» (4 октября 1855 года).
Вот почему впоследствии, вспоминая раннюю деятельность Дружинина, Некрасов имел основания сказать: он был «одним из ревностных наших товарищей и помощников, — в эпоху особенно трудную для журналистики…».
Фельетоны Дружинина выручали* потускневший критический отдел журнала, подобно тому, как отдел словесности выручали «Три страны света» и «Мертвое озеро». Конечно, в этих фельетонах с их хлесткой манерой было немало балагурства, легко объяснимого особенностями эпохи, «трудной для журналистики», но было в них и другое — осуждение Шевырева и прочих реакционеров, выпады против литературной «аристократии», меткие оценки литературных новинок и т. д. Словом, нельзя не поверить самому Некрасову, отметившему в своем некрологе (Дружинин умер в 1864 году) «блеск, живость, занимательность тогдашних фельетонов Дружинина, которые во всей журналистике того времени одни только носили на себе печать жизни…».
В то же время справедливо мнение, что годы беспросветной реакции постепенно развратили талантливого литератора, убили в нем прежнюю жажду протеста, с которой он вступил на журнальное поприще. «Мало-помалу он полюбил свою роль светского балагура, занимающего досужих читателей легкой, невинной салонной беседой, — писал К. И. Чуковский, — …Скоро он свыкся с цензурной неволей и довольно удачно приспособился к ней». В своих «Письмах» он стал касаться преимущественно безобидных тем, которые не могли вызвать придирок цензуры. А чуть позднее он оказался в том лагере, который резко противостоял «Современнику» и его деятелям.
Накануне 60-х годов Дружинин стал одним из самых активных противников революционно-демократической критики, яростным апологетом теории искусства, отрешенного от жизни. Некрасов не раз выступал против этих взглядов, но, даже отказавшись от сотрудничества с Дружининым, продолжал ценить его деятельность тех лет, когда они много и дружно (по выражению Некрасова) вместе работали для «Современника».
Редакция «Современника» уже с первых дней его существования стала своего рода литературным клубом, где собирались не только ближайшие сотрудники, но и другие литераторы, так или иначе тяготевшие к журналу. Много способствовали этому известные обеды, которые устраивали Некрасов и Панаев. Здесь обсуждались планы очередных номеров, передавались литературные новости, здесь принимали гостей — чаще всего москвичей, приезжавших в столицу.
Письма и деловые записки Некрасова, рассылавшиеся обычно по утрам с лакеем, буквально пестрят такими приглашениями:
«Вы не забыли, что обедаете у меня?»
«Не придете ли завтра (в пятницу) ко мне обедать? Будут Тургенев, Толстой [А. К.] и некоторые другие. Пожалуйста».
«…Не будете ли так милы, не пожалуете ли к нам в воскресенье обедать?»
«Приходите в воскресенье обедать — мне нужно поговорить с Вами о деле…»
Некоторые обеды в редакции приобрели особую известность. Например, 13 декабря 1853 года, когда в Петербург в первый раз после ссылки приехал Тургенев (он провел полтора года безвыездно в своем Спасском), в его честь был устроен большой обед; Некрасов произнес на обеде экспромт, в котором были такие шутливые строки: