«Отъезжает за границу отставной майор Алексей Сергеев Некрасов, при нем дворовые люди Ефим Алексеев, Сергей Семенов и ярославская мещанка вдова Аграфена Федорова».
Однако отъезд за границу по каким-то причинам не состоялся (не исключено, что объявление было дано из тщеславных соображений), а через некоторое время Алексей Сергеевич примерно с той же свитой отправился на кавказские Минеральные Воды. Из письма его к сыну от 25 июля 1859 года мы узнаем, что он лечился в Пятигорске, затем переехал в Кисловодск, где пил по десять стаканов нарзана в день, любовался природой и удивлялся изобилию в тамошних местах серых фазанов и куропаток — «хоть палкой бей».
К возвращению Алексея Сергеевича в родные края весьма недовольный им сын Константин приготовил ему оригинальный сюрприз: он сочинил сатиру в стихах на отца и его спутницу и, недолго думая, напечатал ее в той же ярославской газете (1859, № 31). Подписался инициалами К. Н. Вот отрывок из этих стихов:
Похоже, что вопрос «из-за границы?» был не лишен ехидства, ведь стихотворец отлично знал, откуда приехал помолодевший путешественник. Как он сам реагировал на сатиру — неизвестно. Может быть, не заметил ее, а может быть, не узнал себя? Тем не менее весь эпизод дополняет представление о довольно своеобразной личности Константина Некрасова.
Последние годы жизни Алексей Сергеевич провел в болезнях, в жалобах на одиночество и в посильном сопротивлении времени — наступающей новой эпохе. Он явно начал сдавать позиции, первым показателем явилось уменьшение знаменитой охоты. С болью в сердце писал он сыну: «Гончих осталось лучших английских четыре и прежних наших семнадцать, лошадей, считая и трех жеребят, тринадцать…» (1861).
Второй показатель — укрощение духа. Было время, Алексей Сергеевич заканчивал свои письма к сыновьям так: «Домашняя сволочь бьет челом до земли». Теперь он выражается уже тихо и деликатно: «Груша [то есть Аграфена] и все домашние наши тебе усердно кланяются…» От прежней его суровости и даже жестокости по отношению к детям не осталось и следа, он скучает и по-стариковски требует от них внимания: «…О детях не имею никакого сведения, тоскую и горюю, что все дети меня забыли» (1861).
И вдобавок ко всему самые неприятные слухи подтвердились: в предпоследний год его жизни было отменено крепостное право. Тут Алексей Сергеевич понял, что почва уходит у него из-под ног, и начал делать отчаянные попытки сохранить прежние порядки в своем имении. Для этого приходилось изобретать новые способы выжимания доходов из вчерашних крепостных. Он сумел уговорить крестьян подписать документ («уставную грамоту»), согласно которому им пришлось бы платить своему недавнему владельцу незаконный и непосильный для них оброк. Это вызвало недовольство, а могло вызвать и волнения среди крестьян. Условия, предложенные Некрасовым, настолько противоречили их реальным возможностям и даже положению 19 февраля, что в это дело вынужден был вмешаться мировой посредник, потребовавший от помещика снижения оброка, то есть соответствующего исправления документа. Помещик, естественно, оказал сопротивление, оттягивал решение вопроса, писал жалобы на действия мирового посредника. А тот прямо записал в одном документе, что ему удалось сохранить «порядок» в имении Некрасова только благодаря решительным мерам, принятым в споре с помещиком.
Вскоре после этой истории, не дождавшись ее конца, Алексей Сергеевич умер (30 ноября 1862 года). Вот почему Некрасов-сын имел все основания сказать, что отец его сошел в могилу, «не выдержав освобождения».
До последнего часа грешневский помещик Некрасов оставался верен себе. Поэт Некрасов понимал это, и тем не менее в конце жизни он испытал потребность несколько смягчить свои неизменно суровые отзывы об отце. Более того, он считал это делом своей совести. Почему?
Возможно, он не хотел, чтобы будущие читатели судили об отце только на основании его поэтических обличений. Кроме того, оглядывая прошедшие годы, он, видимо, ощутил чрезмерность груза, возложенного им на плечи отца. В свое время он рисовал в стихах картины грешневского быта, а в силу законов искусства получилось так, что фигура отца стала как бы воплощением всех пороков крепостничества.
Это показалось ему несправедливым по отношению к Алексею Сергеевичу. И тогда умирающий Некрасов продиктовал сестре такие слова: «В произведениях моей ранней молодости встречаются стихи, в которых я желчно и резко отзывался о моем отце. Это было несправедливо, вытекало из юношеского сознания, что отец мой крепостник, а я либеральный поэт. Но чем же другим мог быть тогда мой отец? — я побивал не крепостное право, а его лично…»
Однако к этим словам Некрасов сделал очень важное добавление. Он сказал: «Иное дело личные черты моего отца, его характер, его семейные отношения, тут я очень рано сознал свое право и не отказываюсь ни от чего, что мною напечатано в этом отношении».
В пору зрелости, в 50-е годы, Некрасов как поэт и журналист вел борьбу против крепостничества, действуя не менее, а гораздо более активно, чем в предыдущем десятилетии, когда написаны «Родина», «Псовая охота» и др. Однако ему ни разу не случалось затронуть отца или обратиться к грешневской тематике. Нельзя же объяснить это улучшением отношений с отцом! Скорее всего это можно объяснить тем, что кругозор поэта к этому времени необычайно расширился, он перерос грешневскую тематику. А тогда, в 40-е годы, он «побивал» крепостное право через сравнительно узкий круг явлений, знакомых ему с детства, и прежде всего перед ним был образ грешневского помещика. Видимо, такого рода мысли посещали Некрасова в конце жизни.
Но, как бы то ни было, грешневские впечатления сыграли немалую роль в развитии поэта, в становлении его антикрепостнической лирики.
Связи Некрасова с родными местами ослабели после покупки имения Карабиха, куда он стал ездить на летние месяцы. Алексей Сергеевич в последние годы жил больше в Ярославле, в доме, который он купил на Сенной площади. Здесь он и умер (похоронен в фамильном склепе в селе Абакумцеве, в трех верстах от Грешнева)[39]. А грешневская усадьба, покинутая обитателями, все больше приходила в запустение. Старый дом много лея простоял в развалинах. Наконец в один тихий и ясный день и они были уничтожены внезапным пожаром. Некрасов, «мимоездом» побывавший на пепелище в конце 60-х годов, узнал от крестьян, что дом сгорел днем, в безветренную погоду, так что липы, посаженные его матерью в шести шагах от балкона, едва только закоптились.
— Ведра воды не было вылито, — сказала ему одна баба.
— Воля божья, — ответил на его вопрос о пожаре местный крестьянин не без добродушной улыбки.
39
После смерти Алексея Сергеевича Аграфена Федоровна получила (согласно его завещанию) некоторую сумму денег и вышла замуж за мелкого ярославского чиновника. Дальнейшая судьба ее была печальна: потеряв мужа, она впала в нищету, добиралась, ослепла; умерла в одной из некрасовских деревень — Гогулине (сведения сообщены А. Г. Полотебновым в статье «Грешнево и Некрасов». Ярославский край, сб. 1. Ярославль.