Впоследствии, во второй половине своей деятельности, Некрасов полностью осуществил эту программу, создав широкие картины жизни крестьянской России, найдя именно в ней своих настоящих героев. Теперь же он только вступал на этот путь, и естественно, что образ Белинского возник перед ним как первое и наиболее яркое воплощение положительного идеала, как образ патриота и борца (стихи о Белинском открыли целую галерею некрасовских портретов русских революционных деятелей — Добролюбова, Чернышевского, Шевченко, Писарева). С этой же тенденцией, отразившей серьезные сдвиги в сознании общества, связаны и другие страницы творчества Некрасова середины 50-х годов — история русской девушки, выбивающейся из косной среды («Саша»), думы благородного бедняка-сочинителя («В больнице»), собирательный образ народа в «Тишине»; в этом же ряду надо рассматривать и картины солдатского героизма, зарисовки народной жизни в военных очерках и других материалах «Современника».
21 ноября 1855 года литературный Петербург впервые увидел Льва Толстого. Двадцатисемилетний офицер приехал из Севастополя, еще овеянный пороховым дымом. Прямо с железной дороги он явился к Тургеневу, жившему зимой в столице, и остановился у него. Толстой заявил, что хочет увидеть Некрасова, своего первого редактора и литературного советчика. Они встретились и провели целый день вместе, в разговорах. На другой день Толстой обедал у Некрасова в обществе Дружинина и Егора Петровича Ковалевского, путешественника и писателя, также приехавшего из Севастополя.
И все были в восторге от обаятельного офицера, от его превосходных рассказов и здравого взгляда на вещи. «Милый, энергический, благородный юноша — сокол!.. а может быть, и — орел… Некрасив, но приятнейшее лицо, энергическое, и в то же время мягкость и благодушие: глядит, как гладит. Мне он очень полюбился», — признавался тогда же Некрасов Боткину.
Толстой стал часто бывать у Некрасова, который жил в эту зиму один, снимая квартиру в Малой Конюшенной, в известном доме Имзена[46]. Здесь Толстой впервые встретил множество литераторов, постоянно и шумно толпившихся вокруг больного Некрасова, не выходившего из дому: среди них он увидел Панаева, Гончарова, Григоровича, Боткина, Фета, Островского, Анненкова, братьев Жемчужниковых, Майкова… Все они собирались здесь в тесном кругу, чтобы читать друг другу свои стихи и прозу.
Толстой прочел здесь «Севастополь в августе», Гончаров — отрывки из «Обломова», Дружинин — свой перевод «Короля Лира» (в дневнике его 21 декабря 1855 года записано: «Вчера… прочел Тургеневу первые сцены моего перевода Лира. Дни за два я читал их Некрасову, который приветствовал их с восхищением»); чтение «Короля Лира», продолжавшееся и 4 января, вызвало жаркие споры о Шекспире с участием Толстого, который уже тогда высказал свои парадоксальные суждения о великом драматурге.
Другим писателям, бывавшим в ту зиму у Некрасова, тоже было чем похвалиться. Тургенев вручил «Современнику» рукопись только что законченного «Рудина» и читал ее Некрасову. Романист-путешественник Гончаров привез из кругосветного плавания путевые очерки «Фрегат «Паллада», и Некрасов сочувственно писал о них в журнале. Анненков завершил огромную работу над новым изданием сочинений Пушкина, о чем в кружке было много разговоров; Некрасов дал этой работе самую высокую оценку, в «Заметках о журналах» он определил ее как важную общественную заслугу, а первый том труда Анненкова (материалы для биографии поэта) он назвал «капитальной книгой, каких немного во всей русской литературе».
Печатались в это время в «Современнике» и пародии только что созданного несколькими соавторами Кузьмы Пруткова, и стихи Фета, — их художественная сила покоряла Некрасова; по поводу фетовской «Дианы» («Богини девственной округлые черты») он писал: «Всякая похвала немеет перед высокой поэзиею этого стихотворения, так освежительно действующего на душу».
Не забывал Некрасов и пьес Островского. Его участием в «Современнике» он очень дорожил. Рассматривая творчество «нашего, бесспорно, первого драматического писателя», он старался предостеречь его от славянофильских увлечений, сказавшихся в некоторых его пьесах, советовал ему «с наперед принятым воззрением не подступать к русской жизни». Некрасов в своих оценках предвосхитил позднейшие суждения Добролюбова, автора статей о «темном царстве».
Так, вокруг «Современника» усилиями его редактора, как в первые годы, собрался почти весь цвет русской литературы; эти талантливые, еще молодые литераторы, полные сил и энергии, уже тогда немало сделавшие для отечественной культуры, казалось, представляли собой довольно прочное единство, кружок, спаянный дружбой и творческими интересами. Некоторые из них до поры, до времени так и воспринимали свои шумные сборища. 18 декабря 1855 года Дружинин записал в своем (неизданном) дневнике: «Наконец наш литературный крут так сблизился, что мы все почти не проводим дня, не повидавшись… В пятницу обедали в Шахматном клубе… Вечер заключили у Некрасова».
«Было похоже, — писал по этому поводу К. И. Чуковский, — что смерть Николая, которую они встретили живейшею радостью, как начало светозарной эпохи, придала им новые силы для творчества, и вот теперь зимою 1855 года все они съехались в Питере отпраздновать удачное завершение своих новых трудов и теснее сплотиться для дальнейшей столь же радостной работы»[47].
Многим тогда казалось, что наступает время свободного расцвета литературы. Был упразднен негласный комитет по делам печати — порождение николаевского царствования, известный своей свирепостью. Появились новые журналы, не разрешавшиеся прежде, и новые литературные издания. Была объявлена амнистия политическим ссыльным.
В условиях общественного подъема началось некоторое оживление деятельности журналов, и тут же ясно обнаружилась тенденция к идейному размежеванию между ними; об этом, в частности, свидетельствовала возникшая в печати полемика по поводу литературной критики. Некрасов горячо ввязался в эту полемику. Он доказывал: прошло время, когда в журналах принято было бранить «чужих» и хвалить «своих», исходя из личных пристрастий, когда пускались в ход «фигуры умолчания» и «фигуры уклончивости», а критика опускалась до мелочных придирок и перечисления опечаток.
Он утверждал, что настало время для высокой принципиальности в критике, без которой она не сможет выполнить свое назначение перед литературой и обществом. В «Заметках о журналах» за ноябрь 1855 года Некрасов заявил о готовности «Современника» сделать все для того, чтобы «русская критика вышла на прямую дорогу»,
В своих обзорах Некрасов постоянно отмечал оживление, наступившее в литературе. Так, оглядывая истекший литературный год (1855), он писая: «В литературе нашей давно не было года столь живого, богатого, благотворного по своим последствиям». Через месяц! «…Оживление русской литературы, о котором мы недавно говорили, продолжается. Лучшие современные таланты, как бы соревнуясь друг с другом, дарят публике произведения, которые обещают сделать нынешний год памятным в нашей литературе».
В атмосфере такого оживления Некрасов задумал выпустить сборник своих стихов, первый за пятнадцать лет работы (если не считать ранней книжки «Мечты и звуки»). Эта мысль пришла ему в голову, видимо, весной 1855 года; во всяком случае, Тургенев уже что-то знал об этом, когда 29 апреля, зазывая Некрасова погостить к себе в Спасское, писал ему: «Ты бы здесь приготовил собрание твоих стихотворений к печати, которое непременно надо издать зимой».
Летом 1855 года, живя в Москве, больной Некрасов переписывал в особую тетрадь стихи для будущего сборника. В этой работе ему помогала Авдотья Яковлевна, приезжавшая из столицы после довольно длительной размолвки. Некрасов, по словам Боткина, был в это время «в тихом и ясном расположении духа. На вид он стал несколько свежее, но очень слаб».