Когда все удалились из просторного кабинета, он негромко молвил, как бы раздумывая вслух: «Исчез, и хорошо. Все равно ему не дали бы здесь спокойно работать и жить. Да и нам одни неприятности…»
Красавица Ялта вновь зажила своей обычной жизнью. Утром из-за горизонта выкатился раскаленный желток солнца. Празднично заискрились присыпанные снежком вершины окрестных гор, нестерпимо заблестели тысячи гребешков синего моря.
Мимо вечнозеленых кипарисов и лавров степенно шли на процедуры отдыхающие одного из местных санаториев. И никому из них не было никакого дела до того, что исчез Михаил Антонов, еще вчера возглавлявший этот самый санаторий.
Признаемся сразу в маленьком преувеличении. Поисковых групп не было, штаба тоже не было. Но Антонова действительно спасали. Впрочем, все по порядку.
Она, как и грипп, не милует ни министров, ни поэтов. Пал ее жертвой и Михаил Сергеевич, главный врач санатория. До роковой встречи с ней стремительно вверх взмывала кривая его карьеры.
С энтузиазмом молодости и самоуверенностью удачливого полководца взялся он за работу. На сотрудников посыпались взыскания. Но дела санатория почему-то не улучшались. Напротив, покатились вниз и дисциплина, и культура обслуживания отдыхающих, и хозяйственные показатели, ухудшилась и работа пищеблока.
Любовь явилась в образе нового секретаря — невысокой двадцатипятилетней женщины с круглым лицом, чуть вздернутым носом, прямым, уверенным взглядом карих глаз. Вначале все было чинно и пристойно и отношения между шефом и его секретарем складывались так же, как и у тысяч других начальников и подчиненных, — деловые и корректные. Катя отвечала на звонки, выслушивала посетителей, печатала приказы, подшивала бумаги. Все было хорошо до той самой минуты, когда однажды М. С. чуть пристальней вгляделся в миловидное лицо секретаря и сердце его дрогнуло в неподдельном радостном испуге: «Это она, желанная!» Как ни боролся М. С. с нахлынувшим чувством, устоять ему не удалось.
«Причиной наших отношений явилась обоюдная симпатия и естественная реакция: понимание друг друга в психологическом отношении, обоюдное содействие в работе. Большую часть суток мы находились вместе. Я почувствовала, что М. С. очень сильный товарищ (в моральном отношении), правдивый и очень честный. Все это неосознанно подвело к близким отношениям». (Из письма Кати.)
Первой жертвой большой любви Шефа пал муж Кати Юра, работавший в том же санатории электриком. По простоте душевной он не понимал, какое всепоглощающее чувство овладело сердцем М. С., обижался, скандалил и всячески мешал влюбленным. Посыпались один за другим «обоснованные» выговоры, и Юра был изгнан из санатория и одновременно из сердца Кати. Молодая семья на глазах всех разломалась, как в шторм ломается и идет ко дну корабль.
Ничто теперь не мешало влюбленным.
Катя смело входила в кабинет своего Шефа, их взгляды встречались, и между ними словно бы пробегал электрический ток.
«Я настолько увлеклась и полюбила М. С., что отказалась от всего земного. На протяжении двух лет сижу и жду «сигнала», когда М. С. сможет выехать со мной за пределы Ялты пли в лес на свидание, подальше от жены, детей и общественности». (Из письма Кати.)
Говорят, слишком пылкая любовь между начальником и подчиненным мешает работе. Какая чепуха!
М. С. решил любой ценой вывести санаторий в число самых лучших. И ради этой благородной цели не гнушался никакими средствами. Раздавал путевки нужным людям, что-то списывал, что-то приписывал…
Скажем прямо, любовь здесь была ни при чем. Разве она заставила М. С. незаконным образом реализовать всего за один год десятки путевок? Или использовать для покрытия допущенных перерасходов средства застройщиков специального назначения? И получать денежные премии?
Секретарь стала сильной личностью: даже ближайших сотрудников и тех без доклада не пускала в кабинет Шефа. Покрикивала на них. Что уж говорить о прочем персонале! Ей улыбались, перед ней заискивали. Во время самых серьезных бесед она стояла за спиной главного врача. Со снисходительной улыбкой он кивал посетителю: «Катя не помешает. Она свой человек».
Были, конечно, и неудобства. Мало ли вокруг людей, которые хотели превратно истолковать их отношения, опошлить, отравить ядом злопыхательства: дескать, а как же всякие там нормы и правила, принятые в нашем обществе?!
Вот и приходилось таиться, прибегать к разным недостойным уловкам: записочкам, условным телефонным звонкам, полотенцам, вывешенным в окне.
— Ты единственный надежный помощник! — говорил Шеф за дружеской трапезой в своем кабинете секретарю. — Ты моя единственная отрада.
— А жена? Дети?
— Что жена?! Жена — это так. Привычка. С женой меня связывают только дети.
— А со мной?
— С тобой другое.
— А если бы на моем месте оказалась другая?
— Гм! Другая?! Нет, другую я бы не полюбил, — подумав, уверенно заявил М. С.
— Все уже знают о наших близких отношениях. Ты не боишься молвы? Люди говорят…
— Я чистый, честный человек, — раздраженно перебил ее Шеф. — На голову выше их всех Они просто завидуют мне. Придумали новый метод морально убивать — каждый может писать, жаловаться, кляузничать. А мы с тобой всех перехитрим. — Я поведу тебя и жену в ресторан — пусть они увидят нас вместе и подавятся собственными языками.
В ресторане М. С. разлил в хрустальные бокалы шампанское и торжественно провозгласил: «За дружбу и взаимопонимание!»
Катя улыбалась, как победительница международного турнира фигуристок. Жена М. С. поставила на место свой бокал и, повернувшись к ней, сказала:
— А знаете что, хватит ломать эту комедию. Забирайте-ка вы его себе. Довольно с меня, что я кормлю и обстирываю двоих детей…
Катя мучительно покраснела и поспешно выскочила из-за стола…
М. С. гнал посетителей в двери, они лезли в окно. Не успевал он заткнуть одну брешь в хозяйстве, как появлялась другая. Приходилось идти на некоторые комбинации.
«До чего придирчивыми стали люди, — думалось иногда М. С. — Готовы тыкать в глаза даже денежной премией. Не признают руководящего авторитета, до хрипоты спорят при распределении жилья, критикуют в глаза и за глаза. Вот-де больше двухсот человек ушло. Ну и что? Сами попробовали бы работать с таким контингентом. Только и знают, что суют нос в чужие дела…»
Одна была отрада — махнуть с милым Катенком в отпуск, пли на служебной машине куда-нибудь на лоно природы, пли в Симферополь, чтобы отвести душу…
Однако пусть не спешат чувствительные люди: «Какая глубокая, красивая Любовь!» Глубина ее оказалась под стать глубине дождевой лужи, а красота — сродни разве что мухомору.
Очередной выговор курортного совета за служебные грехи заставил М. С. крепко задуматься. Катя все чаще заставала своего Шефа в позе роденовского мыслителя. Все чаще приходили на ум главному врачу разные мрачные мысли. И вот однажды внутренний голос отчетливо сказал ему: «Шабаш! Хватит!»
— А как же я? — спросила любимый секретарь.
— Ты уйдешь по собственному желанию, — твердо ответил М. С. — Время сгладит горечь разлуки. Ты найдешь другого начальника и полюбишь его. Он обеспечит тебя и работой и комнатой.
— По собственному я не уйду, — сказала женщина. — Я согласна расстаться. С тобой. Но не с комнатой и санаторием.
— Поживем — увидим, — многозначительно сказал М. С.
С этого рокового разговора и началось раздвоение цельной натуры главного врача. Днем недрогнувшей рукой он писал выговор своему секретарю, а вечером бежал к ней на свидание.
Никто не знал и нс ведал, как ему трудно, как он переживает, мучается, страдает… Он не находил себе места, плохо спал, потерял аппетит… Мучительные, горькие раздумья не покидали М. С.: «Какой опа все-таки эгоистичный человек, почему не понимает, что губит мою карьеру».