Павел принял нож, удивился теплоте его рукоятки. "Он порядочно возбудился, - подумал о Поклоннике. - Температура тела поднялась, дыхание участилось". В голове опять проснулся журналист.
Поклонник двинулся первым, Павел - в двух шагах позади. Руку с ножом он отвёл за спину.
"Сейчас? - встрепенулось желание. - Или выждать? А чего ждать? Господи, он ведь меня не отпустит живым!"
Павел шагнул вперёд, нагоняя "напарника". Вагон качнулся, резко тормознул. Ожидая нападения, Поклонник отступил вбок, незаметным сильным движением отвёл лезвие в сторону. Остальным пассажирам могло показаться, что интеллигентный господин в горчичного цвета пальто всего-навсего помог своему молодому другу - иначе бы тот упал.
Девчонка (она сидела ближе всех) подняла глаза. Поклонник всё ещё сжимал лезвие рукой. Он широко улыбнулся девчушке и разжал ладонь - она моментально окрасилась кровью, однако это не смутило мужчину. Он окунул указательный палец в эти "чернила" и ловким движением нарисовал себе клоунский рот. Девушка прыснула, принимая это действие за смешную комедию. Тогда Поклонник поставил на кончике носа красную точку, довершая своё превращение в клоуна.
Павел стоял рядом, не шевелясь и без малейшего звука. Он ожидал расплаты - чего-то быстрого, гнусного и, скорее всего, смертельного.
Вместо этого, Поклонник широко раскрыл ладонь и - всей пятернёй, - оставил на лице Павла отпечаток. Горячий и липкий.
Через несколько минут, на станции, прячась за колонной, Павел оттирал платком лицо. Он вспоминал голубя, думал, что его гудрон тоже горячий и расплавленный. Только он алого цвета и пахнет железом.
Павел смачивал платок слюной и тёр лицо. "Сладкая, - кровь попадала в рот. - Она у него сладкая".
Идея убежать в Нижний теперь казалась ребячеством. "Он пометил меня, - рассуждал. - Теперь не отстанет". Эта мысль не вызывала сомнений, между тем оставалось неясным чего ради этот... мерзавец прицепился к Павлу. "Как я дорогу ему перешел?"
Стояла глубокая ясная октябрьская ночь. Берёзы - уже наполовину голые - тянули к земле ветви, под ногами шуршала осень. Во дворе Павел опустился на скамейку, поднял глаза к небу. В свете луны, облака казались серыми и бестелесными (коими они, в сущности, и являлись). Звёзды светили с бесконечным презрением к человеческой суете.
Из тени появилась фигура. При других обстоятельствах Павел непременно бы испугался, но сегодня он слишком устал для такой яркой эмоции.
- Чего тебе? - спросил грубо.
В свете луны, Павел рассмотрел невысокого роста человека с очень бледной кожей, глазами-пуговицами и нездоровыми, сизыми мешками под глазами.
- Простите, я... в общем... - человек нервно вздохнул и протянул лист бумаги, сложенный пополам. - Это вам.
- Что это? - Павел не поднял руки, чтобы принять записку. - От кого?
- Как будто вы не понимаете! - вспылил курьер. - Или вы думаете, мне доставляет удовольствие?..
Нехотя Павел принял записку, но не развернул, а положил рядом. Спросил, кем ему приходится Поклонник?
- Кем? - курьер резко и нервозно передёрнул плечами. - А вы, как думаете? Я... вы... в общем это страшный человек. Не думаю, что он кому-то кем-то приходится. - Курьер опустился на скамейку, на самый её краешек. - Вы просто не понимаете... - он взмахнул рукой, как дирижер. - Раз в столетие или даже в тысячелетие звёзды складываются определённым, не очень добрым образом... - он говорил монотонно и гладко. Павел подумал, что эта речь репетировалась много раз. Быть может, даже проговаривалась вслух. - И тогда Природа рождает подобного монстра. Никто не знает, почему он приходит в этот мир, и никто не может сказать, как скоро он уйдёт. Мы привыкли, что дьявола изображают двурогим и с копытами - это чепуха. Такой дьявол нужен чтобы пугать маловерных прихожан. Настоящий дьявол невидим, поскольку он среди нас... Он один из нас...
- Послушайте, - перебил Павел. - А чего он хочет?
- Этого я не могу постичь! - курьер затряс головой. Глаза его наполнились влагой. - Он меня мучает! Мучает! Он забрал всё, что мне дорого, он... - внезапно настроение переменилось, и курьер зашептал испуганно: - Он может подслушать! Он всё может! Берегитесь!
Курьер встал и пошел.
- Так что мне делать? - спросил Павел.
- В записке всё написано! - Курьер обернулся, и Павел опять подивился белизне его лица.
- А почему именно я?
- Почему? - курьер искренно удивился. - Вы не догадываетесь? - Павел потряс головой. - Из-за вашей работы. Он выбрал вас. Вы... вы... для вас не ничего святого. Вы с ним одного поля ягоды. Людские таинства вы выворачиваете наизнанку. Рождение, смерть, зачатие - всё идёт в топку ваших статеек.
- Вы их читали? - зло спросил Павел.
- Доводилось. Вы лишены малейшего сочувствия, циничны. Промахи людей, ошибки, болезни, слабости - из всего вы готовы сделать материал для рейтингов и лайков. Вы паразит, - курьер опять взмахнул рукой, - вампир человеческих чувств, людского горя. Вам незнакомо сопереживание, вы не можете даже вообразить, что один человек способен протянуть руку помощи другому человеку, может подставить плечо, поддержать морально. Напротив, вы стремитесь найти у человека больное место и воткнуть в него раскалённую иглу, разворошить болячку, чтобы...
- Чтобы что? - Павел прищурился. - Чтобы обнажились язвы? Да. Да, я хирург общества. Я вижу гнойник и вскрываю его. А если вам не нравится мой стиль - мне плевать. Он нравится читателям, и я не вижу ничего плохого в лайках. Мне нравятся мои подписчики - их миллионы, - и они жаждут продолжений. Знаете, что они мне пишут в комментариях? Нет? Они просят меня писать. Хотят новых разоблачений.
Курьер отшатнулся, как от чумного.
- Вы не хирург, - сказал тихо. - Вы - патологоанатом. Вы - падальщик. Трупоед. Простите мою резкость.
Он помолчал, раздумывая, что бы ещё сказать, потом вдруг вскинул голову - выражение лица изменилось:
- Вам нельзя домой. Не ходите туда, заклинаю! - Курьер прижал к груди руки, как богомолец. - Он специально сделал это. Он играет вами, манипулирует. Не ходите домой, ради бога, вам не нужно этого видеть! Молю всеми святыми! Ему нужен ваш гнев! Он... он...
Со всех ног, Павел бросился в квартиру. Воображение рисовало самые ужасные картины, однако увиденное - в своей беспощадной лаконичности - оказалось намного хуже.
В коридоре валялась туфля. Пряжку не расстегнули, просто вырвали с корнем ремешок. "Бежевые туфли, - автоматически подсказала память. - Ба любила их больше других".
Несколько минут Павел разглядывал вырванный ремешок - он протянулся в сторону, как будто хотел утянуть туфлю от опасности. Туфлю и её хозяйку. Павлик звал бабушку ласково - "ба".
Половичок исчез, Павел увидел его на кухонной двери. Представил, как убийца понимает половик, вешает на дверь и аккуратно разглаживает. "Зачем он это сделал? Чтобы не было видно? Завесил стеклянную дверь?" Опять проснулся журналист, Павел понял это почти с ненавистью к самому себе. Почувствовал, как желудок сжимается в спазмах.