Несколько камней упали, не достигнув своей цели. Это значило, что пусковые механизмы катапульт начинают сдавать. Скрученные в несколько рядов воловьи жилы следовало регулярно менять. Иначе скоро осадные машины начнут швырять камни в самих орков.
Многие порождения Звезды уже поглядывали на внешние ворота и брешь, прикидывая, не пора ли отступать.
Даршак столкнулся с одним из их сотников, огромным орком с двуручной секирой в руках. Герцог атаковал его круговым ударом, но противник пригнулся и сильно толкнул его в корпус рукоятью боевого топора. Даршак рубанул сверху. Клинок прошёл сквозь латы и застрял. Орк взвыл, дёрнулся, увлекая герцога за собой, замахнулся секирой и опустил её на вовремя подставленный щит, который треснул, пропустив серповидное лезвие. Даршак покачнулся, едва не выпав из седла. В это время подоспели двое его телохранителей. Они напали на сотника, нанося стремительные удары. Но окровавленный орк словно не замечал их. Он поднял своё страшное оружие и снова ударил герцога по теперь уже бесполезному щиту. Резкая боль пронзила руку Даршака, когда сталь разрубила латную перчатку и погрузилась в плоть. В глазах у воина потемнело, и он уже не мог отразить последнего удара боевого топора, сбившего его с лошади.
Телохранители добили израненного орка и, спешившись, подхватили своего командира. Их окружили другие рыцари, чтобы дать возможность унести раненого. Орки, что были рядом, радостно завопили, увидев падение предводителя защитников Норфолда, и передали эту новость остальным. Через четверть часа все орки знали, что противник остался без полководца, и, воодушевлённые, ринулись в бой.
Глава 15
Герцог Даршак чувствовал, что его куда-то несут, но сквозь кровавую пелену видел только голубое небо, мелькавшее где-то высоко-высоко. В ушах гудело, а сердце, казалось, готово было вырваться из груди — каждый толчок причинял боль.
Он не видел, как огромный камень, описав дугу и не долетев до стены внутренней крепости, обрушился вниз, разметав половину воинов, нёсших своего предводителя в цитадель, чтобы уберечь от врагов, и не почувствовал, как осколок отсёк ему по локоть вторую руку, и как оставшиеся в живых телохранители замотали обрубок какой-то тряпкой и потащили дальше, падая и спотыкаясь.
А потом был подъём по винтовой лестнице, который казался Даршаку долгим путешествием по волнам. Его положили на кровать и оставили, потому что каждый воин был на счету, и ни один не остался с ним, чтобы проводить в последний путь — раны были смертельны, и никто по этому поводу не заблуждался.
Даршак лежал на спине, тяжело дыша и прислушиваясь к своим ощущениям — единственное, что он чувствовал, это что жизнь постепенно покидает его. Он мог пошевелиться, но не подняться. Ему уже не вернуться в бой, не повести своих воинов на смерть или к победе!
Снаружи доносились приглушённые звуки битвы — казалось, они долетают из чужого далёкого сна, но герцог знал, что там бьются и умирают его воины, последние защитники Норфолда, а теперь и его собственные. И это причиняло ему боль, потому что он хотел быть с ними, рубить врагов, а не дожидаться своей участи, которая при любом исходе была одна — смерть.
Герцогу казалось, что звуки битвы приближаются. Это должно было означать, что орки побеждают. Даршак мучительно застонал. Он не знал, что сильнее причиняло ему боль: начинающие чувствоваться раны или сознание того, что всё было напрасно, и Ольтодун скоро перестанет существовать так же, как несколько лет назад перестал существовать Вайтандар, разрушенный неистовым Рогбольдом. Даршак не хотел той же судьбы для своей страны. Он готов был отдать всё, даже свою жизнь, ради неё. И поэтом он разлепил сухие запекшиеся губы и прохрипел без особой надежды на то, что его услышат:
— Боги! Всесильные и всемогущие! Я обращаюсь к вам! Если вы слышите меня, то внемлите моей мольбе: дайте Ольтодуну свободу, прогоните орду, даруйте моим воинам победу, — он перевёл дыхание и продолжал. — А если я прошу слишком многого, то хотя бы дайте мне руки, чтобы я мог сражаться и умереть за свою страну! — он прикрыл глаза и прислушался, но ничего не изменилось.
Боги не слышали его или не желали вмешиваться. А может, именно они обрекли Ольтодун на гибель.