Такая точность сочетается с тактикой средневековой осадной войны, адаптированной к сетевому расползанию городских лагерей беженцев. Организованный и систематический саботаж сети социальной и городской инфраструктуры противника дополняет захват источников питания на суше, воде и в воздушном пространстве. Важнейшим элементом этих методов выведения противника из строя является бульдозерная резня: разрушение домов и городов, выкорчевывание оливковых деревьев, изрешечивание пулями резервуаров с водой, бомбардировка и глушение электронных коммуникаций, перекапывание дорог, разрушение трансформаторов электроэнергии, разрытие взлетных полос аэропортов, выведение из строя теле- и радиопередатчиков, разбивание компьютеров, разграбление культурных и политико-бюрократических символов протопалестинского государства, разграбление медицинского оборудования - другими словами, инфраструктурная война. В то время как вертолеты Apache используются для охраны воздушного пространства и убийства с высоты, бронированные бульдозеры (Caterpillar d-9) применяются на земле в качестве оружия войны и запугивания. В отличие от колониальной оккупации раннего модерна, оба вида оружия демонстрируют превосходство высокотехнологичных инструментов террора позднего моедрна.
Как показывает пример Палестины, современная колониальная оккупация - это соединение нескольких сил: дисциплинарной, биополитической и некрополитической. Сочетание этих трех составляющих обеспечивает колониальной власти абсолютное господство над жителями оккупированной территории. Осадное положение само по себе является военным институтом. Оно допускает такой способ убийства, который не делает различий между внешним и внутренним врагом. Целые народы становятся целью суверена. Осажденные деревни и города закрыты и изолированы от мира. Повседневная жизнь милитаризирована. Военные командиры имеют право по своему усмотрению решать, в кого и когда стрелять. Для перемещения между территориальными ячейками требуется официальное разрешение. Местные гражданские институты систематически уничтожаются. Осажденное население лишается средств к существованию. К открытым казням добавляются невидимые убийства.
Военные машины и гетерономия
Рассмотрев работу некровласти в условиях колониальной оккупации позднего модерна, я хотел бы теперь обратиться к современным войнам. Современные войны относятся к новому моменту и вряд ли могут быть поняты с помощью прежних теорий "договорного насилия" или типологий "справедливых" и "несправедливых" войн, или даже инструментализма Карла фон Клаузевица. По словам Зигмунта Баумана, войны эпохи глобализации не включают в свои цели завоевание, приобретение и захват территории. В идеале они носят характер налетов и бегства.
Растущий разрыв между высокотехнологичными и низкотехнологичными средствами ведения войны никогда не был столь очевиден, как во время войны в Персидском заливе и в кампании в Косово. В каждом случае доктрина "подавляющей или решающей силы" была реализована в полной мере благодаря военно-технической революции, которая беспрецедентно усилила возможности разрушения. В качестве примера можно привести воздушную войну, связанную с высотой, боеприпасами, видимостью и разведкой. Во время войны в Персидском заливе совместное использование "умных" бомб и бомб с покрытием из обедненного урана, высокотехнологичного оружия противостояния, электронных датчиков, ракет с лазерным наведением, кассетных и удушающих бомб, возможностей стелса, беспилотных летательных аппаратов и кибернетической разведки быстро подорвало возможности противника.
В Косово "ослабление" сербского потенциала приняло форму инфраструктурной войны, в ходе которой уничтожались мосты, железные дороги, автодороги, сети связи, нефтехранилища, тепловые станции, электростанции и водоочистные сооружения. Как можно догадаться, реализация такой военной стратегии, особенно в сочетании с введением санкций, приводит к остановке системы жизнеобеспечения противника. Особенно показателен неизгладимый ущерб, нанесенный гражданской жизни. Например, во время кампании в Косово разрушение нефтехимического комплекса Панчево на окраине Белграда "оставило окрестности настолько токсичными, что беременным женщинам предписывалось делать аборты, а всем местным женщинам рекомендовалось избегать беременности в течение двух лет".