Лобачевский только сказал:
– Это хорошо, что вы, Розанов, возвратились из бегов: а то Бек уж сильно стал на вас коситься.
Так прошло недели с две. Розанов только и отлучался, что к Бахаревым. Он ввел к ним в это время Райнера и изредка попадал на студентские сходки, к которым неведомо каким образом примыкали весьма различные люди.
Лиза то и дело была у маркизы, даже во время ванн; причем в прежние времена обыкновенно вовсе не было допускаемо ничье присутствие.
Между Розановым и Лизою не последовало ни одного сердечного разговора; все поглотила из ничего возникшая суматоха, оставившая вдалеке за собою университетское дело, с которого все это распочалось.
Общество было неспокойно; в городе шли разные слухи.
Глава двенадцатая
Que femme veut, dieu le veut
Варвара Ивановна Богатырева, возвратясь один раз домой в первом часу ночи, была до крайности изумлена кучею навешанного в ее передней платья и длинною шеренгою различных калош.
Прежде чем лакей успел объяснить ей, что это значит, слух ее был поражен многоголосным криком из комнаты сына.
– Кто у молодого барина? – спросила она человека.
– Студенты-с.
Варвара Ивановна бросилась в залу.
– Где Алексей Сергеевич? – спросила Варвара Ивановна, остановясь посреди комнаты в чрезвычайной ажитации.
– Они там-с.
– Где?
– С господами. Там двери от молодого барина в кабинет открыли.
– Боже мой! – простонала Варвара Ивановна и опустилась на стул.
– Чего стоишь? Позови ко мне барина! – крикнула она через несколько минут человеку.
– Ну не глупец ли вы? Не враг ли вы семейному благополучию? – начала она, как только Алексей Сергеевич показался на пороге комнаты. – Затворите по крайней мере двери.
Богатырев затворил двери в переднюю.
– Что это такое? – спросила его с грозным придыханием Варвара Ивановна.
– Что? – робко переспросил Богатырев.
– Сходка? Да? Отвечайте же: сходка у них, да? Что ж вы, онемели, что ли?
– Да никакой нет сходки. Ничего там законопротивного нет. Так, сошлись у Сережи, и больше ничего. Я сам там был все время.
– Сам был все время! О создатель! Он сам там был все время! И еще признается! Колпак вы, батюшка, колпак. Вот как сына упекут, а вас пошлют с женою гусей стеречь в Рязанскую губернию, так вы и узнаете, как «я сам там был».
– Но уж нет, извините меня, Фалилей Трифонович! – начала она с декламацией. – Вас пусть посылают куда угодно, а уж себя с сыном я спасу. Нет, извините. Сами можете отправляться куда вам угодно, а я нет. Извините…
– Да чем же я виноват? – казанскою сиротою произнес Алексей Сергеевич.
– Чем? И вы смеете спрашивать, чем? Двух молодых людей только что наказали, а вы потихоньку от жены учреждаете у себя сходки и еще смеете спрашивать, чем вы виноваты.
– Да это не я, а Сергей. Я с какой же стати… Это его знакомые.
– А! а! Вот вам и отец! Головою сына выдаю, мол: извольте его вам, только меня, седого дурака, не трогайте, Прекрасно! прекрасно! Вот отец так отец!
– Да что вы пугаете? Кого наказали, и какая тут сходка?
– А о чем там говорят? – спросила Варвара Ивановна с придыханием и указывая большим пальцем руки в сторону, откуда долетали студенческие голоса.
– Об университетских порядках говорят.
– Как калоши ставить в швейцарской или что другое?
– Нет, о начальстве.
– Как его не слушаться?
– Нет, только о деньгах говорят.
– Ну да, то-то, чтоб денег не платить?
– Да.
– Это оборвыши эти рассуждают?
– Все говорят.
– А вы слушали?
– Да что же тут такого, право? Они рассуждают резонно.
Варвара Ивановна отодвинулась от мужа один шаг назад, окинула его взором неописанного презрения и, плюнув ему в самый нос, шибко выбежала из залы.
Оставив в зале совершенно потерявшегося мужа, madame Богатырева перебежала гостиную, вскочила в свой будуар и, затворив за собою дверь, щелкнула два раза ключом.
Алексей Сергеевич постоял в зале, на том самом месте, на котором давал отчет своей супруге, потом подошел к зеркалу, приподнял с подзеркального столика свечу и, внимательно осмотрев свое лицо, тщательно вытер белым платком глаза и переносицу.
Затем он потихоньку подошел к жениному будуару и взялся за ручку замка.
Дверь была заперта наглухо.
– Варвара Ивановна! – произнес, откашлянувшись, Богатырев.
Ответа не было.
– Варинька! – повторил Алексей Сергеевич.
– Что вам нужно здесь? – сердито крикнула из-за двери Варвара Ивановна.
– Я на минуточку.
– Нечего вам здесь делать.
– Да я хочу только посоветоваться, – умолял Богатырев, поспешно прикладывая ухо к створу дверей.
– Не о чем.
– Да что же делать? Я не знаю, что делать.
– Так я знаю, что нужно делать, – ответила Варвара Ивановна.
И Алексей Сергеевич слышал, как она перешла из будуара в спальню и затворила за собой другую дверь.
В это же время в передней послышался топот и гомон.
Сходка расходилась.
Последние из комнаты Сержа Богатырева ушли Розанов и Райнер. Для них еще подали закусить, и они ушли уж в третьем часу утра.
Сергей Богатырев сам запер за ними дверь и, возвратясь, лег спать.
Варвара Ивановна на другой день встала ранее обыкновенного. Она не позвала к себе ни мужа, ни сына и страшно волновалась, беспрестанно посматривая на часы. В одиннадцать часов она велела закладывать для себя карету и к двенадцати выехала из дома.
Глаза у Варвары Ивановны были сильно наплаканы, и лицо немножко подергивалось, но дышало решимостью и притом такою решимостью, какая нисходит на лицо людей, изобретших гениальный путь к своему спасению и стремящихся осуществить его во что бы то ни стало.
Карета Варвары Ивановны остановилась сначала у одного большого дома неподалеку от университета.
Варвара Ивановна вошла в круглый, строго меблированный зал и сказала свою фамилию дежурному чиновнику.
Через две минуты ее попросили в кабинет.
Варвара Ивановна начала плачевную речь, в которой призывалось великодушное вмешательство начальства, упоминалось что-то об обязанностях старших к молодости, о высоком посте лица, с которым шло объяснение, и, наконец, об общественном суде и слезах бедных матерей.
– Но что же я могу сделать, сударыня? Ваш сын, слава богу, еще даже ни в чем не замешан, – возражал ей хозяин.
– Да, это правда; но он может быть замешан; его могут увлечь.
– Удержите его.
– Я вас прошу об этом. Я вас прошу защитить его.
– Да от чего же защитить? Помилуйте, я вас уверяю, его ни в чем не подозревают.
– Это все равно: он ходит… или может ходить на сходки.
– Уговорите его, чтоб не ходил.
– Разве они слушают?
– Вы мать, – он вас скорее всех послушается.
– Ах, разве они слушают.
– Но что же я-то могу для вас сделать?
– Вы начальник.
– Да уж если матери не слушают, то как же вы надеетесь, чтобы начальника послушались.
– Запретите им собираться на сходки.
– Их давно об этом просили.
– Чту просить? Запретите просто.
– Мы не можем ходить за ними в каждый дом. Москва велика, – они везде собираются.
– Прекратить как-нибудь все эти беспорядки.
– Только об этом и заботимся; но это вовсе не так легко, как некоторые думают; нужно время, чтобы все пришло в порядок.
– О боже мой! ну, выслать их вон из города, ну, закрыть университет.
Хозяин пожал плечами и сказал:
– Сударыня, это от нас не зависит, и желательно, чтобы этого не случилось.
«Баба! я всегда говорила, что ты баба, – баба ты и есть», – подумала Варвара Ивановна, усевшись в карету и велев ехать вверх по Тверской.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой были не удачнее первых. Здесь также успокоивали ее от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай всяких его увлечений.
– Ну, наконец, арестуйте его, пока это все кончится! – воскликнула Богатырева, выведенная из всякого терпения спокойным тоном хозяина.