Совсем близко загремел голос:
— Михаил Балашов, стойте! Вы задержаны!
Имя пронзило темноту, пролетело сквозь ночную улицу, как стрела, и вонзилось прямо в трепещущее михино сердце. Он так и обмер на руках у незнакомца.
— Это твои? — спросил тот жадно.
— Мои? — не понял Миха.
— Они же за тобой гонятся? Значит, твои!
— Да… Гоблины… — Миха хрипло вздохнул. — Черт, везде гоблины… «И сам я гоблин, — подумал он. — Если глядеть со стороны — вылитый. Можно даже и не сопротивляться, против правды не попрешь, себе дороже».
Незнакомец обхватил Миху костлявыми руками и стиснул так крепко, что у того хрустнули ребра.
Затем оба вдавились в стену и замерли.
Погоня протопала мимо, хотя улица была освещена, по крайней мере, возле угла и у перекрестка, — достаточно, чтобы разглядеть две неподвижные фигуры у стены.
— Ушли, — сказал незнакомец, выпуская Миху.
Тот перевел дух и вдруг разревелся, как маленький.
— Слезы делают человека лучше, — назидательно проговорил незнакомец. — Они даже могут проделать дырку в пространственно-временном континууме. Ты кто?
— Ну… человек, — вздохнул Миха.
— Я — Джурич Моран, — представился незнакомец. — Или Моран Джурич. Тебе как больше нравится?
— Зависит от того, что имя, а что фамилия, — ответил Миха.
— Это безразлично, — мотнул головой Моран.
— Тогда Моран.
— Почему?
— Проще.
— Тебе надо проще? — насторожился Моран.
На этот вопрос Миха не ответил. Он всхлипнул в последний раз и пробормотал:
— Я не хочу в тюрьму.
— Почему? — тотчас осведомился Моран.
— А что там делать? — Миха поднял на него красные, зареванные глаза.
— Какая разница? — удивился Моран. — Это ведь твоя жизнь. Ты в любом случае ее проживаешь.
— Я хочу проживать ее не в любом случае, а хорошо, — буркнул Миха.
— Это твоя цель? — Моран глядел на него во все глаза, как на диковину.
— Да, — признался Миха.
— Ну, и что ты будешь делать, если не пойдешь в тюрьму? — надоедливо приставал Моран.
— Слушайте, а вы кто? Инспектор по делам несовершеннолетних? — взъелся Миха.
— Я Джурич Моран, — прозвучало в ответ. — По-моему, ты это уже должен был усвоить, сосомолок.
— Что? — подскочил Миха. Как он ни был подавлен, подобное обращение вышибло из него остаток истерики.
— Я что-то не так сказал? — пожал плечами Моран. — Прости. Словарь купил совсем недавно.
Миха обмяк.
— Молокосос, — выговорил он с непонятным облегчением. — Правильно — молокосос. Вы ведь нерусский?
— Это имеет значение? — набычился Моран. — Джурич — сербское имя. Славяне, братья. Да? Ты чем таким жутким промышлял, что они за тобой гнались, а? Убийство, а?
— Ларек у чурок поджег… Да я не один был! — вскинулся Миха.
Жесткая рука Морана закрыла ему рот.
— Я не о других, я о тебе спрашиваю, — невозмутимо произнес Моран. — Ты-то поджигал?
— Да.
— Чурки — это что?
— Ну… люди такие, — немного смутился Миха. — Нерусские.
— Не сербы? — уточнил Моран, как почудилось Михе, немного ревниво.
— Нет, — угрюмым тоном отозвался Миха. — Не сербы. И не славяне вообще.
— Это важно?
Миха пожал плечами.
— Иногда кажется, что важно, а иногда, — он вспомнил Фаргану в новых джинсах и с новой стрижкой, — а иногда совсем неважно.
— Почему ты сказал — «гоблины»? — жадно продолжал допытываться Моран.
— Ну, слово такое… — попробовал отделаться Миха. Краем уха он продолжал прислушиваться — не возвращаются ли менты. — Просто слово, понимаете?
— Что оно обозначает?
— Ну, люди такие… гоблины… — сказал Миха. — А что?
— Гоблины — не люди, — возразил Моран. — Думай, что говоришь!
— Слушайте, что вы ко мне привязались! — возмутился Миха. — Мне бы выкрутиться, а вы тут допрашиваете про какие-то глупости… Гоблины, не гоблины…
— Гоблины — не люди, — повторил Моран Джурич угрожающим тоном. — Осторожней с терминами и понятиями.
— Началось… — простонал Миха.
— Не любишь учиться? — Моран показал ему жилистый кулак. — А в рыло не хочешь? Не хочешь — схлопочешь! Гы-гы-гы. — Он задумался, а потом произнес: — Нет, не гы-гы-гы. Сейчас говорят бугага. Так более правильно.
— Нес, — сказал Миха. — Бугага. Я могу идти?
— Куда ты пойдешь такой красивый? — удивился Моран. — Они ведь знают твое имя. Они тебя завтра же заберут.
— Ну, может быть, я из города уеду, — храбро произнес Миха. — Не станут же они из-за одного дурацкого ларька объявлять всероссийский розыск.