А вот ещё одна примета времени, впрочем, весьма похожая на детали поведения шофферов[12] и и пилотов отдалённого будущего, примерно с начала двадцатого века до начала сороковых годов, гордость за свою профессию, выраженную через одежду. Два водителя автобуса одеты как на парад: в аккуратных, отглаженных комбинезонах, в фуражках восьмиклинках, которые, каюсь, запустил в оборот я. Просто как-то, ещё в начале победного шествия автомобилей, к встрече наследник престола из роддома, я сочинил такую форму, думал, что на один раз, а оказалось, прочно и надолго. Впрочем, неудивительно: форма удобна, практична, вполне прочна. Ха! А вот и примета наступающего нового времени! Только теперь я обратил внимание на обувь водителей: у кожаных, вполне изящных туфель подмётка пластиковая, похожая на подошвы рабочих ботинок из двадцать первого века. Хорошая тенденция, однако. Надо бы полюбопытствовать у химиков, не пора ли запускать в большую серию производство пластиковых сапог.
— Ваше сиятельство! — нарушил тишину старлей Востроносов — Я слышал, что англичане устроили очередное покушение на августейшую семью. Неужели мы простим таковую подлость?
— Не простим. — я внимательно посмотрел в глаза своего спутника — И в таковом благом деле я надеюсь получить вашу поддержку, уважаемый Карл Акакиевич.
Глава 10
Хорошо возвращаться с войны. Там, в недавнем, но уже прошлом, остались страшные, неприятные и, в сущности, совершенно ненужные вещи. Мне никогда не нравилось смотреть на мертвецов, меня никогда не увлекала кровожадная романтика боя, но вот ведь какая беда: раз за разом мне приходится убивать… убивать… убивать.
Первым живым человеком, отправленным мною на тот свет, был мой ненавистник Прокошка Бекетов. Я не собирался къебенизировать Прокошку, да он сам нарвался. Жаль ли мне этого человека? Ничуть. Пьяница, транжира, бездельник и дурак, он не заслуживал жизни. Неприятно лишь то, что именно мне довелось его прихлопнуть.
Второй оказалась трижды проклятая императрица Екатерина. Лично мне эта дрянь не сделала ничего плохого, даже возвысила, одарила деньгами и офицерским чином. Но вот ведь какой пердимонокль: мне её милости и нафиг бы не пригодились, да моих предков, служилых дворян-однодворцев она одним росчерком пера переверстала в крестьянское сословие, в рабов. А потом принялась потомственных воинов раздаривать своим… да, самым мягким словом будет — сексуальные партнёры. После сама же удивлялась: и почему эти люди целыми сёлами убегали к полякам, персам, туркам, хивинцам, и служили им честно и преданно. И ударная сила у Пугачёва были не трусливые и вороватые казаки, а как раз дворяне-однодворцы, что в боях полегли почти подчистую, а оставшиеся в живых уходили в Сибирь, на Север, в Китай — куда угодно лишь бы подальше от крепостного рабства. А казаки как раз продали Пугачёва палачам проклятой царицы, и много позже, когда пришла Февральская, а потом Октябрьская революция, они первыми отложились от России. Мало того: казаки не за страх, а за совесть служили всем врагам России — от петлюровцев с немцами до японцев с американцами.
Потом я попортил шкурку бывшим гвардейцам, вышедшим против меня с ядовитыми пулями. За таковое деяние негодяи были публично повешены со всеми чисто английскими прелестями сопутствующими такой казни: раздевание догола, окунание в бочку с дерьмом, и повешению на короткой ненамыленной верёвке. Почему повесили по английским законам? Тут, как говорится, кому служил, того и законы. Кстати сказать, было очень неприятно смотреть, как корчился пшек… А вот уже и забыл его фамилию, да и не стоит он памяти. Поляк на коленях умолял английского посла спасти его, а островитянин только молчал и досадливо морщился.