— Мирэль, — окликнул меня Нэймар. Муж выглядел обеспокоенным и виноватым. Наверное, я очень долго молчала. — Ты в порядке? Я не хотел тебя расстраивать, прости. Случайно сорвалось, я не подумал, что тебе не говорили.
Я порывисто обняла его и, спрятав лицо у него на груди, прошептала:
— Ты все правильно сделал. Я рада, что ты рассказал. Спасибо.
Он бережно прижимал меня к себе и успокаивающе гладил по голове. Наверное, думал, я буду плакать. Но слез не было, только горечь и пустота. Как же все-таки больно, когда умирает вера… Я ведь верила своей семье. Надеялась, что понимаю не так, вижу неправильно… Лелеяла свою хрупкую, ранимую, наивную веру в них…
По дороге в Мунир в Долкаммани мы не заехали. После разговора с Нэймаром я, наконец, окончательно поняла, что незачем. Нэймар был прав. Нужно чудо, чтобы я могла их простить.
Белый город зимой был очень красив, дома казались вылепленными из снега, ограды походили на украшенные инеем ветви, а фонари напоминали замерзшие цветы из легенды. Еще кое-где сохранились Поворотные украшения, видимо, семьи с магическим даром подновляли заклинания, когда те начинали тускнеть. Но с каждым днем ярких гирлянд на улицах становилось все меньше. Наш столичный дом встретил теплом и уютом. Слуги очень удивились Тирею, оказалось, ни Нэймар, ни Келиар не подумали им сказать о собаке. Сам Келиар приехал на день позже нас и был несказанно рад встрече. Я тоже. Только оказавшись в отеческих объятиях улыбающегося эльфа, я поняла, насколько сильно меня потряс рассказ Нэймара о Договоре. Всю дорогу до Мунира я напоминала себе гоблинские часы, — все идеально точно, но жизни нет. Будто часть моей души умерла. Мне стало очень жаль Нэймара, который, несомненно, заметил мое состояние и переживал. В тот же вечер я запретила себе думать о родных. Знаю, нужно было раньше это сделать, но лучше позже, чем никогда.
Мы не успели еще оповестить Владыку о том, что приехали в Мунир, а посыльный уже привез приглашение от лорда Эхдруима.
— Да, это не людской двор, — усмехнулся Нэймар, прочитав послание.
На аудиенцию к Владыке отправились втроем, хотя эту теплую семейную встречу язык не поворачивается назвать аудиенцией. Поговорить о герцогстве в первый же вечер не получилось. Оказалось, что всего через час во дворце начнется бал, поэтому важные и серьезные дела было решено обсуждать на следующий день.
На балу Нэймар не оставлял меня одну ни на минуту. Не знаю, чего он больше боялся. Того, что кто-то может испортить мое улучшившееся настроение, или новых попыток заигрывания со стороны столичных лордов. Забавно было замечать, как он с одинаковой тщательностью избегает контактов с судьями и известными ловеласами. Вообще, праздник пришелся как нельзя кстати. Мы впервые за долгое время развлеклись и отдохнули.
Утром выяснилось, что наши маневры не принесли должных плодов. Два десятка любовных писем, три букета и одна повестка в суд были, видимо, неизбежным результатом выхода в свет. Келиар, попивая чай, с молчаливым интересом наблюдал, как мы с Нэймаром вскрываем послания от моих ухажеров и бегло их просматриваем.
— Странно, письмо от Флаара, а я его вчера не видел, — чуть нахмурился Нэймар.
— Я видела, но думаю, он тебя боится. Потому и не подошел.
— Не знал, что зимний вариант ухаживаний Эйлина — гнездовье лебедей в Южном саду, — муж, приподняв бровь, прокомментировал следующее письмо.
— Ну, кувшинки же не цветут, — пожав плечами, ответила я, равнодушно вскрывая конверт с желтыми уголками. — Алидар тоже в своем репертуаре. Стихи, но я даже читать не буду.
— Почему? — тихо полюбопытствовал Келиар.
— Краснеть не хочется, — пояснила я.
— Что, неужели все так плохо? — лорд потянулся к письму, которое я ему тут же отдала. Это простое действие его очень позабавило, и он со смешком спросил: — Вы летом письма тоже так открывали?
Мы с Нэймаром одновременно кивнули. Келиар тихо рассмеялся, покачивая головой. После прочтения муж определил письма в камин.