— Киннар. Его звали Киннар, — впервые за вечер заговорила Йолла. Ее лицо исказила странная усмешка. Женщина покачала головой и пояснила: — Дед Коннахта. Он был придворным ювелиром, создавал потрясающие вещи. Эльфийский Посланник, лорд Арумат, как-то раз хотел сделать заказ этому выдающемуся мастеру. Киннар ответил так вежливо, что дипломатический скандал улаживали года два. Не меньше, — ведара снова горько усмехнулась. — Его сын, Киннат, не уступает в мастерстве отцу, и после его смерти полностью унаследовал дело. И он вхож во дворец, в сокровищницу. Скорей всего, именно он выкрал Кхорил. Я должна была догадаться. Знала же, как сильно эта семья ненавидит эльфов…
— А Коннахт, думаешь, он замешан? — нахмурившись, спросила я.
— Нет, — Йолла убежденно покачала головой. — Как? Он не общался с ними. Скандал мешал ему, его мечте работать в посольстве. Он так хотел когда-нибудь стать перио. По сути, единственное, что у него осталось общее с семьей, — врожденная нелюбовь к эльфам.
Вспомнился Беро, спокойно и привычно говорящий те же слова. Память услужливо показала лорда Кадруима, рассказывавшего о часах, сделанных малленскими орками. Помню, как изменился взгляд Посланника во время рассказа, думаю, тогда лорд начал догадываться о роли орков в похищении Кхорила.
— Почему они пошли на это? Рискнули своим положением, судьбой общины…, - я задумалась и не сразу сообразила, что случайно задала этот вопрос вслух. Поэтому удивилась, когда Йолла ответила.
— Эта семья — шаманы, не открывшие дар из-за отсутствия книг. Они преуспели в создании вещей, блокирующих магию, потому что не могли использовать свою. И ими двигала ненависть. Ненависть — худшее проклятие небес. Сравнимо только неразделенное Чувство. Ненависть разрушает души, жизни, судьбы. Нельзя пускать ее в свои сердца, она уничтожит все. Именно на ней замешано проклятие Зуба.
— О каком проклятии речь? — насторожился Герион.
Ведара ответила не сразу, а когда заговорила, в ее голосе мне послышалась жалость.
— Вы мне, боюсь, не поверите. Решите, что я нарочно рассказываю истории, чтобы получить назад клинок.
— Мы знаем, что ведары не врут, — глухо откликнулся Илдирим. — Прошу, говори.
— Кинжал, Золотой Зуб, сделан из клыка дракона. Кинжал сводит с ума, заставляет жаждать власти, могущества. А ваш отец и без него с легкостью и без зазрения совести жертвовал судьбами своих близких… Зуб быстро истощит его и в скором времени убьет.
Принцесса говорила совершенно спокойно, бесстрастно. И от этого ужас неотвратимости пробирал до костей.
— Как ему помочь? — этот вопрос задали одновременно три голоса. Мы с братьями переглянулись. Остро почувствовала, что даже теперь, после подлостей и предательства, мы остались семьей. Странное смешение чувств. Я не могла больше доверять братьям, но все равно любила их. Я не могла больше называть лорда Адинана дядей даже в мыслях, но и назвать ненавистью то чувство, что к нему испытывала, не могла. Да, он манипулировал мной, распоряжался как вещью… Но несмотря на это, судьба лорда Адинана, когда-то родного эльфа, не была мне безразлична.
— Он должен отдать Золотой Зуб мне или Беро, — Йолла как бы ненароком положила свою руку на мою и ободряюще сжала. — Потому что мы умеем противостоять искушению.
— Добровольная передача обязательна? — уточнил Герион.
— Нет, — качнула головой Йолла.
— Это хорошо, — Илдирим горько усмехнулся. — С кинжалом он добровольно не расстанется.
— Знаю, — тихо сказала принцесса.
Мы надолго замолчали, думая каждый о своем. Йолла встала, сказала, что идет спать. Мы все понимали, что ведара просто хотела дать нам возможность поговорить наедине. И за это я была ей благодарна, у меня еще были вопросы, которые я не хотела обсуждать при ней.
— Вы не знаете, как мама? — я очень старалась, чтобы голос звучал ровно. Но не получилось.
Кузены обменялись короткими взглядами, и Илдирим ответил:
— У нее все хорошо. Она не знала о наших планах… Просила передать тебе, если вдруг встретимся, что очень скучает и расстроена тем, что ты ей не пишешь.
— Что? — я от удивления онемела, только и могла смотреть на брата распахнутыми глазами. Он пробормотал:
— Ты писала. Вижу, что писала… А твой муж…
Но Герион перебил его, выпалив:
— Это тоже ложь! Никто не мешал переписке! Думаю, отец просто перехватывал письма, — брат презрительно скривился. — Не удивлюсь, если ее писем ты тоже не получала.
Я отрицательно покачала головой, говорить мешал комок в горле, подступившие к глазам слезы. Закусила губу, изо всех сил стараясь не расплакаться. Подлость в каждом его действии, низость, отравляющая жизни. Мамину, братьев, мою… Против воли вспомнила фальшивые письма. Эти подделки стали последней каплей в чашу моего терпения. За что он меня так ненавидит? За что?… Я не выдержала и, спрятав лицо в ладонях, дала волю слезам.