Очнувшийся, как вовремя-то! и попытавшийся вылезти через верх клетки крокодил номер два вдруг завизжал как резанный и прильнул к упавшей сверху туше.
И произошло страшное, по крайней мере, для меня, хотя не думаю, что урядники такое каждый день наблюдают.
Оплывающая черно-зеленой слизью масса, которой еще недавно был нападавший оборотень, стекала прямо на «арестованного» крокодильчика, тот открыл немаленькую пасть и стал заглатывать остатки своего двойника. Меня чуть не стошнило от такого «братоедения». А тело заключенного в клетке крокодила, в несколько мгновений сожравшего большую часть своего неудачливого «спасателя», само стало дрожать и расплываться. В следующее мгновенье крокодил бросился на шипы клетки, так, что «копейка» вздрогнула и «присела» на задние колеса.
В полном обалдении мы смотрели на это странное самоубийство, точку в котором поставил близкий взрыв. Последний виллис все-таки не выдержал, взорвался.
Пожар довольно ловко затушили набежавшие местные жители с ведрами, урядники проверили тот дом, из-за высокого забора которого выскочила тварь. Оказалось, что его жители дома, но приглуховатая бабка и подслеповатый дедок больше горевали по растерзанному бобику, отважно забрехавшему на оборотня, чем о том, что какая-то тварь воспользовалась их двором как плацдармом для нападения на конвой.
В минусе у нас оказались — тяжело раненный урядник, разбитый и покореженный взрывом до состояния металлолома виллис, вскрытая спецклетка, порванная собачонка, злобный Парфенов, да расход горючего и боеприпасов. Я сколько патронов с серебром потратил! Целых четыре штуки!
В плюсе — все видели, что двух тварей больше нет. Только та и осталась, которая у Ивана Сергеевича в участке сидит.
Еще из компахи четверых двойников остался Виталя, сидящий у меня в гостиничном номере, но по внешности его сложно будет опознать: ищут здоровенного мужика ростом метр девяносто, а Виталя росточком сейчас поменьше. Потому что луна на убыль пошла. Главное, не слишком долго задерживаться в этом городе, а то опять, к полнолунию, вырастет.
Парфенов нарисовался незамедлительно.
— Чего стрелял? — поинтересовался он сварливо, отбирая у меня СВД. — Как отчитываться теперь? И без тебя бы завалили, теперь вот ни пленных, ни машины, ни серебра. Сколько выстрелил?
Не дожидаясь ответа, он проделал ту же операцию, что и перед полицейской частью.
— Четыре, значит? — спросил вахмистр в который раз, катая на широкой ладони шесть патронов с серебряными головками. — Гильзы где?
— Вам надо, вы и ищите! — ответил я… про себя.
— Да на земле где-то! — моему искреннему изумлению не было предела, как и моему благоразумию, да и ведь не предупреждал никто, что гильзы надо собирать… что и было высказано «начальству» с подобающими ужимками.
— Теперь предупреждаю… — Парфенов скривился, явно не проработал моментик, да и кто подумать мог, что я снайперкой вообще воспользуюсь? Не стрелял же я тогда, возле участка. Он и понадеялся…
Как я понял, дальше вахмистр не стал тему развивать только из-за урядников, и так смотрящих на него искоса. У них ведь простой закон: кто урядника тронул — должен быть наказан. Жестоко и необязательно адекватно. Смерть двух оборотней за ранения двух полицейских, если усатого считать, что в «Розовом какаду» перо в пузо получил, — вполне нормально. К ним бы третьего и четвертого — вообще бы зашибись. Поэтому Парфенов скоро съехал с больной для него темы.
Возвращались мы в угрюмом молчании, ожидая нагоняй и головомойку. Все-таки мы как-то плохо сработали. Да и урядники, даром что подготовленные люди, а тоже опростоволосились.
Иван Сергеевич обретался на крыльце, сам двор был под контролем людей Сваарсона и друэгаров, дочка начальника бесследно исчезла.
Выслушав доклад старшего урядника, того самого, который все полномочия с вахмистром не мог разделить, пристав поманил Парфенова за собой, а мы остались на крыльце, где и просидели до момента, когда выскочивший Парфенов повел всех в известный трактир Собакина селедочки откушать да морсика испить. После обеда мы простояли до восьми вечера на стене, а в городе, как я понимаю, продолжалась операция по обходу домов и проверке населения на предмет укрывательства беглого оборотня, убийцы и похитителя изумрудов. Тем более что для полиции это был единственный шанс отыскать изумруды — содержащийся в спецкамере полицейского участка ящер откинул копыта примерно в тот момент, когда покончил с собой его двойник, напавший на конвой.
Когда Парфенов отпустил нас все-таки по домам, я невольно перешел на бег, так не терпелось выяснить, как Виталя отбоярился, если урядники к нему заходили, да как он там, в гостинице, не сдох еще от бескормицы?
Оказалось, не сдох. В размерах подуменьшился, из лежачих больных перешел в ходячие, захапал мой шерстяной свитер, ставший для него водолазкой, безбожно растянув его, подкормился в местном трактире, приказав занести расходы на мой счет, о чем мне радостно и сообщил гостиничник. Нет сил называть этого длиннобородого и длинноволосого старика с очками в стальной оправе портье, хоть убейте. И еще этот нетипичный представитель прислуги поджимал губешки так, что я сразу понял — что-то нехорошее случилось. Виталя, выглядящий вполне свежо, просветил меня, что, во-первых, полицейские, заходившие проверить, все ли в порядке, наверняка посчитали нас извращенцами и приверженцами «эльфийской любви», раз мы в одном номере оказались. А он, Виталя, значит, так испугался, что не стал это опровергать. Вот спасибо, вот удружил. Тут бьешься, бьешься, а тебе нож в спину. Хотелось пнуть этого мерзавца между ног пыром, да не стал — еще сбегутся на скандал.
И еще Виталя выходил в город. На мое злобное шипение он ответил, что в моем свитере его все равно никто не узнает, с голоду подыхать ему никакого резону не было, шмотки свои из гостиницы «Шакшинской» он забрал, там же пришлось распрощаться с последними деньгами. Так что, во-вторых, теперь он целиком и полностью зависит от моего милосердия.
— Вот спасибо, не знаю, что и делал бы без такого подарка, — проворчал я, но гнать Виталю не стал — пойти ему все равно некуда. И были у меня насчет него некоторые подозрения, что без его помощи назначенной премии за украденные изумруды не видать мне, как своих ушей.
— Не жмись, Корнеев. — Виталя был в добродушном настроении. — Я приятеля встретил, Игната, ты его вряд ли знаешь, на два курса младше меня был, учился на нашем факультете. Здесь целительствует. Так вот, он мне дал приглашение на бал, завтра вечером. Бал традиционный, черный фрак или пиджак, смокинг тоже можно, это предводитель дворянства, Евгений Васильевич, приглашают… Он всегда дает бал на день рожденья жены, да еще повод есть — какой-то Василь Васильич выздоровел. Я для тебя приглашение тоже взял. Знаю ведь тебя, сразу, откуда ни возьмись, отыщутся сердобольные дамы бальзаковского возраста, желающие вылечить тебя от болезни, коей является однополая любовь, а ты, не будь дурак…
Удар кулака бросил Виталю на кровать.
— Ты чего??? — заорал он, не пытаясь подняться, наоборот, запрокидывая голову, с ползущей из носа темной струйкой крови. Зубки, впрочем, удлинились нехило. Ну да у меня «чекан» под рукой.
— Мы с тобой никогда ведь не были особыми приятелями, Виталя, — сказал я ядовито, потирая костяшки пальцев, — с чего ты взял, что можешь говорить при мне сальности, да еще после того, как ославил меня гомиком?
— Какой ты ханжа, Корнеев, — печально констатировал Виталя. — Как будто я сам не пострадал. И всего-то хотел тебя развеселить чуть-чуть. Думаешь, мне удобно, что ты на меня деньги тратишь, спасаешь меня и вообще, возишься как с писаной торбой… А когда ты в Академии преподавал, знаешь, как на тебя девчонки западали?
Грубая лесть, но все равно приятно.
— Проехали! — выставил я ладонь, и Виталя, ухватившись за нее, был водружен в вертикальное положение.