Целыми днями, мы, мальчишки, пропадали на берегу, особенно в апреле, когда шёл лёд. Льдины плыли, задевая друг за друга, хрустя и позванивая, грязные сверху, чистые и голубые внизу. Как-то раз близко к берегу проплыла широкая льдина. На ней сидела худая рыжая кошка. Около кошки валялась палка — должно быть, кто-то кинул и не попал.
Кошка посмотрела на меня равнодушно — она уже ни от кого не ждала помощи и поставила на своей судьбе крест.
Льдина плыла не быстро, и я пошёл за ней. Около Нижних складов, как я и ожидал, она почти коснулась берега. Я прыгнул на неё, чтобы снять кошку, но это оказалось не так-то просто — кошка почему-то испугалась меня и стремглав бросилась на другой конец льдины. Она не обращала внимания на мои ласковые слова:
— Кисанька, куда же ты?
С трудом я поймал её. За это время льдина успела отойти от берега. Пришлось разбежаться и прыгнуть. Расстояние было небольшое, но мешала кошка в руках. Правой ногой я угодил в воду и набрал полный ботинок. К тому же моя рыжая зверюга чего-то испугалась, стала царапаться и чуть не выскользнула из моих рук. Непонятное существо: когда ей грозила гибель — спокойно сидела на льдине, а когда её спасли, — стала вырываться, как сумасшедшая.
Встретив меня во дворе, Нюра спросила:
— Неужели ты эту дрянь потащишь в дом?
— Почему дрянь? — возмутился я. — Очень умная кошка. Рыжуха!
— Как узнал ты, как её звать? Она сама сказала?
Такая уж манера у моей сестры — подкусывать меня по любому поводу.
Мама отнеслась к Рыжухе спокойнее, а папа вообще не обратил на неё внимания. Если бы только Рыжуха знала, как Нюра называла её. Кроме «дрянь приблудная» — другого имени ей не было, но это продолжалось недолго. Дня через два я из сеней услышал, как сестра говорила нежным голосом:
— Милый ты мой, не сиди на подоконнике. Простудишься!
Я попытался поправить сестру:
— Почему ты кошку называешь «милый мой»?
— Потому что это не Рыжуха, а Рыжик.
— Не всё ли равно?
— Как сказать? Во всяком случае, у Рыжика не будет котят… Это уж точно…
Мне оставалось только пожать плечами.
Рыжик мало ел и много спал. Я попробовал его дрессировать, но из этого ничего не получилось. Кот не хотел даже прыгать через палочку. Он вообще ничего не собирался выполнять. Меня, своего спасителя и хозяина, он не признавал. Целыми днями сидел на подоконнике, поджав под себя лапы, и грелся на солнце. Никакого в нём интереса. Скучный зверь.
Семья наша состояла из пяти человек. Отец мой «сезонник». Работал он только летом, а зимой сидел дома. Но «сидел» — это только говорится — отец не умел бездельничать. Целыми днями он столярничал во дворе, в своей избушке, мастерил полочки для цветов, табуретки, санки для детей, и мама относила их на базар.
Ещё совсем маленький я понял, что отец работает не только ради денег — ему нравилось что-нибудь мастерить. В избушке у него стояла небольшая железная печка, верстак с двумя тисками и разным столярным инструментом. Мне нравилось приходить к отцу и, усевшись на берёзовую чурку, смотреть, как он работает. Был я самым младшим в семье. Вообще-то моё появление на свет произошло, как мама говорила, «ни к чему». Обидно, что живёшь «ни к чему», но что поделаешь…
Иногда летом в день получки отец выпивал с товарищами и приходил домой навеселе. Тогда в комнатах ему было тесно, он выходил на улицу и садился на длинной скамейке. К нему подсаживались соседи, и начиналась игра в лото. Но навеселе он бывал редко — отец не любил пьяных и сам, когда немного выпивал, не болтал, не хвастал, а делал вид, что ничего не случилось.
Брата моего звали Гришей. Отец учил его столярному делу. С завистью я слышал, как он хвалил Гришу:
— Руки у тебя золотые.
После этого я внимательно разглядывал Гришины руки и не находил в них ничего «золотого» — руки как руки.
Говорили, что характером отец пошёл в деда — лёгкий, весёлый, всё делал быстро, ни над чем особенно не задумывался.
Когда я немного подрос, то из разговоров с Гришей узнал, что у отца есть одна мечта. Он собирался со временем купить токарный станок по дереву и стать токарем. Для этого отец откладывал деньги, достал резцы. Купив такой станок, он перестал бы мастерить табуретки, полочки и стал бы точить детские песочницы, изящные балясины для балконов, замысловатые трости для стариков. Но на этом мечта не кончалась — став токарем, отец заработал бы много денег и как-нибудь повёз бы нас всех в Крым, в Ливадию, где прежде нежились цари…