Через минуту я увидел Крутоуса в седле. Но уже не очень верил в его энергию и в успех дела.
* * *
В 23.00 снова иду к командиру дивизии. В комнате теперь включен верхний свет. Я хорошо вижу Кокорева и его начальника штаба.
Комбриг встает из-за стола, выходит на середину комнаты, рука его лежит на эфесе шашки. Он невысок, строен и крепок, хотя ему давно за сорок. На груди будто влит орден Красной Звезды. Внешне Кокорев кажется спокойным, но черточка его усов начинает ломаться.
— Почему?! Почему, я вас спрашиваю, до сих пор нет связи? — сдерживая гнев, обращается он ко мне.
— За такой короткий срок, товарищ комбриг, я не мог всесторонне изучить людей и лично проверить всю технику…
— Скажите пожалуйста! За полтора месяца не изучил личный состав! А как же командующий армией, приняв войска, через неделю ведет их в бой?
— Нельзя винить только начальника связи, — приходит мне на выручку полковник Козачек. — Конечно, за это время можно было проверить выучку личного состава, но переучить людей так скоро немыслимо.
— А представляете, капитан, что бы сейчас с вами было, действуй мы в боевой обстановке? — спрашивает Кокорев, и усы его застывают черной линией.
— Думал об этом, товарищ комбриг.
— И думайте почаще, — уже почти спокойно говорит командир дивизии. Знаю, вы стали неплохим кавалеристом. Теперь должны стать хорошим начальником связи. Завтра будет разбор учений, тогда подробнее поговорим о недостатках. А теперь можете идти.
* * *
Второй час моросит мелкий холодный дождь, по-осеннему тянет за душу сиплый ветер, прижатый к земле тяжело набухшим небом. В клубе по случаю непогоды рано зажгли свет, щедро протопили печи — предстоит разбор учений. Командиры стоят или ходят небольшими группами, тихо переговариваются. Под ногами сухо потрескивают половицы.
После двух дней тяжелых и напряженных учений клуб, куда мы теперь собрались, кажется заповедной обителью. Но вот по коридору прошелестела команда «По местам» — и всех вмиг сдуло в зал.
Разбор учений проводил сам командир корпуса, герой гражданской войны комкор Николай Николаевич Криворучко. О нем даже не скажешь — крепко сколочен. Таких не сколачивают, таких вытесывают из монолита. В дивизиях его уважали и побаивались. Все знали — Криворучко не терпел двух вещей: физической слабости и равнодушия к лошадям. Побаивались его за беспощадность, а уважали за то, что в первую очередь он был беспощаден к самому себе.
Когда проходили корпусные сборы командиров, комкор сам проводил физзарядку, причем и зимой и летом раздетый по пояс. В любую погоду, днем и ночью он мог появиться в полку и, не дожидаясь рапортов и докладов, шел на конюшни. Горе тому, у кого командир корпуса обнаруживал непорядки.
Сейчас Криворучко проводит разбор учений. Неторопливо прохаживаясь у доски, он чертит мелком схемы, объясняет ошибки, указывает возможные варианты действий. Мы слушаем около трех часов, но ни в осанке, ни в голосе комкора — ни малейших признаков усталости. Поистине железный человек!
К моей великой радости, Криворучко не стал разносить связистов, хотя и указал на недостатки в нашей работе. Выручило нас, видимо, то, что у «противника» связь работала не лучше.
* * *
Провал связистов на зимних учениях задел людей за живое. Стараясь наверстать упущенное, мои подчиненные, признаюсь, иногда хватали даже через край. Вспоминается такой случай.
Как-то, уже весной, направлялся я вечером в штаб. Настроение чудесное. Дела идут хорошо. А тут еще весна — украинская весна! Все кругом будто заволокло молочным туманом. Густой душистый воздух дурманит голову. Почти физически ощущаешь пробуждение жизни в природе, а в себе избыток сил. Все благополучно и в семье. Старшая дочь, Рита, заканчивает второй класс, маленькая, Галка, вот-вот начнет ходить.
Мои радужные мысли прервал четкий цокот копыт. Вскоре появилась темная фигура всадника. По осанке и манере держаться в седле я узнал командира дивизии. Поравнявшись, он резко остановил своего гнедого и, чуть свесившись, спросил:
— Ну как, капитан, дела у связистов?
Строгое обычно лицо Кокорева кажется приветливым, его плечи и фуражка, словно праздничным конфетти, обсыпаны мелкими белыми лепестками. Гнедой конь храпит зверем и с упреком косит на меня большим лиловым глазом.
— Учебный план, товарищ комбриг, выполняем, у радистов есть кое-какие успехи. Надеюсь, к летним учениям будем полностью подготовлены.
— Да уж вижу, стараетесь. Пожалуй, даже перестарались… Стой! Стой, шельмец! — ласково сдерживает он коня. — Смотрите, капитан, а то уже чуть ли не с заграницей наладили связь. Пограничники задержали двух наших бойцов с радиостанциями. Выясните, как они туда попали.