Крайл кивнул.
— Знаю, и благодарен тебе за это. И при каждой возможности пытаюсь вернуть тебе долг.
— И я благодарен тебе за это. Могу поделиться с тобой некоторой конфиденциальной информацией. Полагаю, что ты найдешь ее важной и полезной для себя. Готов ли ты выслушать и снять бремя с моей души?
— Всегда готов.
— Не сомневаюсь. Ты знаешь, чем мы сейчас заняты?
— Да, — односложно ответил Фишер. Риторический вопрос не заслуживал иного ответа.
Целых пять лет агенты Конторы, среди которых три года числился и Фишер, рылись во всех свалках Солнечной системы, где поселения сваливали информационный мусор. Они искали.
Поселения пытались заново разработать гиперпривод, Земля тоже. О гиперприводе все успели узнать, когда Ротор еще находился в Солнечной системе, окончательное доказательство его существования искусственный мирок представил, покинув ее.
Многие, а возможно, и все поселения знали кое-что о том, что делалось на Роторе. По соглашению об обмене научной информацией каждый обязан был выкладывать на стол все, что ему было известно. Если бы все так поступали, то из частей головоломки, возможно, и сложилось бы нечто целое — один гиперпривод на Солнечную систему. Но в данном вопросе на откровенность рассчитывать не приходилось. Трудно было знать заранее все возможности нового двигателя, и ни одно поселение не оставило надежды опередить остальных и тем или иным способом добиться преимущества. И всяк таил, что имел — если имел, конечно, — таким образом, общее знание было неполным.
Земля, в лице своего усердного и неутомимого Всеземного бюро расследований, тщательнейшим образом принюхивалась к поселениям. Крючок забросили на крупную рыбину, и Фишер (что означает «рыбак») был среди рыболовов.
— Мы уже сложили воедино все, что сумели добыть, — медленно произнес Уайлер. — Я слыхал, что этого довольно. Земля сделает гиперпривод. Я думаю, мы отправимся к Звезде-Соседке. А не хочется ли и тебе слетать туда, если до этого дойдет дело?
— Зачем мне это, Гаранд? Вряд ли такое путешествие состоится, я все-таки сомневаюсь в этом.
— А я нет. Не могу тебе сказать, почему я так уверен, просто поверь на слово. Не сомневаюсь, что ты захочешь лететь. Подумай только — повидаешься с женой… дочерью.
Фишер беспокойно пошевелился. Ему казалось, что половину дней своих он старался не вспоминать об этих глазах. Марлене сейчас уже шесть, говорит, конечно, спокойно и рассудительно, — как Розанна. И видит людей насквозь, как Розанна.
Он ответил:
— Гаранд, это ерунда. Даже если такой полет уже намечен, зачем нужен я? Там небось потребуются разные специалисты. И уж кого-кого, а меня Старик и близко туда не подпустит. Да, он принял меня обратно в Контору, опять давал поручения. Но ты же знаешь, как он относится к неудачникам, а на Роторе я его подвел.
— Да, но в том-то и дело. Твое пребывание на Роторе и сделало тебя специалистом. Если Старик вознамерился разыскать беглое поселение — разве может он не включить в экипаж поискового корабля тебя — землянина, прожившего на Роторе целых четыре года? Кто может знать роториан лучше, кто может лучше вести с ними дела? Попросись к нему на прием. Скажи ему все это, но заруби себе на носу — о нашем гиперприводе ты ничего не знаешь. Так только, в сослагательном наклонении, если бы да кабы. И не вздумай проболтаться обо мне. Считается, что я тоже ни о чем таком не знаю.
Фишер задумчиво нахмурил брови. Возможно ли? Он не смел надеяться.
На следующий день, пока Фишер все еще взвешивал, стоит ли дерзнуть, попросившись на прием к самому Танаяме, инициатива уплыла из его рук. Его вызвали…
Директор редко вызывал к себе простого агента. Для этого существовали его многочисленные заместители. Но если к себе вызывал сам Старик, хорошего ждать не приходилось. И Крайл Фишер заранее был готов к новому назначению — скажем, инспектором на фабрику удобрений.
Танаяма смотрел на него из-за стола. За три года, что прошли после того, как земляне обнаружили Звезду-Соседку, Фишеру редко приходилось видеть директора, да и то мельком. Старик давно настолько усох и покрылся морщинами, что новые физические изменения были уже невозможны. Но острый взгляд не притупился, узкие губы все так же строго сжаты. Возможно, на нем был тот же самый костюм, что и три года назад.
Резкий голос остался прежним, но тон разговора оказался неожиданным. Как ни странно, Старик вызвал его, чтобы похвалить.
На своем неправильном, но с приятным акцентом всепланетном английском Танаяма сказал: