- Всё нормально, - Котька заливал, конечно, этот сон дурацкий всё из башки не шёл. И чувство не покидало, что знает, как хорошо будет, если всё-таки прижаться щекой к Женькиному виску, оттого и настроения никакого не было, и смотреть на Верни было трудно.
- Это радует, - тихо сказал он и мельком глянул на Котьку, явно убеждаясь в том, что ни черта оно не было нормально это всё. Но сделать что-то со своим лицом Котька не мог. Такая идиотская черта – что в башке, то и на лице, никогда не умел скрывать или там актерствовать. Если Котьке было хреново, то и лицо его было хреновым, и все тут же знали, что ему хреново. А если хорошо, то и улыбался он, не стесняясь, и ржал так, что стены тряслись, если было уж очень смешно. Но это не у всех так, даже скорее, что у многих не так. Врать, конечно, умел. Но ведь это никак с настроением не связано. Это что-то другое, это из-за мамки, которой всегда хочется услышать что-нибудь эдакое, «правдивое». Раньше Котька всё выкладывал, как на духу, ну и получал по шее, за дух свой испорченный, а потом смекнул однажды, что не нужно говорить всю правду, можно только часть, а про остальное промолчать. Это же не ложь совсем получается. Это средство самозащиты. Свидетель имеет право не давать показания против себя – даже в Конституции прописано. Ну вот, сначала Котька молчал про часть показаний, потом про половину, потом вообще про всё на свете молчал. И ничего ему за это не было. Матери спокойно, ему тоже хорошо – так в чём проблема-то?
«ДК Молодёжи» было насквозь советским зданием. Там даже афиша рядом стояла советской блёклой краской нарисованная, и названия эти, мозг выносящие вернее всякого ружья, уныло пестрели на сером фоне - «Солнышки», «Незабудки», «Весёлые девчонки». Чем думают руководители современных танцевальных коллективов, называя своих вроде бы вполне вменяемых и продвинутых подопечных «Забавными смешинками»? Во-первых, это масло масляное, пусть Котька и не был силён в русском, но даже он понимал, что эти два слова значат практически одно и то же. Во-вторых, что такого смешного в их танцах, что надо так изощрённо издеваться? В-третьих, наверное, это просто стыдно быть одной из «Забавных смешинок» в то время как где-то танцуют «Тодес», «Стрит-джаз» и «Юди». Клоунада какая-то, честное слово. А Котька ненавидел клоунов. Сморщенные лица в белом гриме всегда казались ему отвратительными, а нелепые костюмы – и того хуже. Здоровые мужики напяливают плюшевые шорты и нелепые ботинки, поливают друг друга из водяных пистолетов, прыгают через скакалку, специально ошибаясь, падают, дерутся, разыгрывают какие-то невозможные сценки, которые никогда не случатся в реальности – разве это смешно? Чушь несусветная. Котькина бабушка раньше работала в психиатрической больнице, там этих клоунов было пруд пруди. Только почему-то никто над ними не смеялся, а лечил. Не очень успешно, надо заметить. Если уж крыша поехала, то всё, пиши пропало. Котька знал об этом, как никто другой. И даже если ты внушишь себе, что нормальный, что такой как все, рано или поздно проколешься, и дело не в Верни - не было бы его, был бы кто-нибудь другой, опять какая-нибудь Олеська со своей сумкой. И само собой, сейчас бы Котька не побежал сидеть под кустом – возраст не тот, но думать бы о ней меньше не стал. Вот и думает постоянно о том, что сегодня Верни какой-то бледный и невесёлый. Прям как та блёклая краска на сером фоне – уныло, и почему-то страшно за него…
- Рыжий с друзьями тоже на концерт идёт, - взяв себя в руки, улыбнулся Котька. – Предлагает потом всем вместе отметить. Ты пойдёшь с нами?
- Пойду, - не раздумывая долго, согласился Верни и как-то ожил весь. Глаза загорелись, даже прям жить захотелось, глядя на него. Ну чудо природы, одним словом. Последняя стадия выноса мозга… Но очень уж нравилось Котьке то, что Верни никогда не ломается. Всё у него чётко и ясно, спросили – ответил. А уж если сам спросит… как бы в привычку не вошло откровенничать, всё ж растащат на сувениры. Особенно Светка. Та просто спец по коллекционированию воспоминаний. И главное, врёт же как дышит! Сколько раз было подмечено. Посидели вечером, поскучали, а она потом через два дня как начнёт наворачивать про то, как же здорово и душевно они посидели и вообще у них отношения тёплые и доверительные. Вот тебе на! Котька только и рассказывает про то, как маманя с соседками ругается, да как он с Рыжим квасит. Он и не знал, что это называется доверием и теплотой. Думал, это так, было б чем время занять… Или Светка искренне считает, что кроме неё у Котьки нет ничего в башке? А может она и права. Раньше ещё было что-то, хотел рисовать, но денег на художественные кружки не было, а теперь школу бы закончить, в Питер съездить, а потом можно куда-нибудь поступить или работать пойти – замечательно, лучше не придумаешь. Хотя что ему мешает после школы пойти в строительный техникум или даже в институт? Верни бы пошёл, в этом Котька был уверен на сто процентов. Но он-то ботан… А самому Котьке думать о будущем не хотелось, будет день – будет пища, умные люди сказали между прочим.
Около ДК уже собралась толпа разукрашенных панков, размахивающих флагами, шарфами и самодельными плакатами. «Король и Шут рулит!» Никто и не спорит, а если попытается, то останется без пары-тройки зубов. Но это сказки, конечно, на самом деле, панки - вполне вменяемый народ, главное, их не злить. Ну так, это кого хочешь разозли – и в глаз получишь, и дело вовсе не в том, что на парне надето: косуха или пиджак от Кардена.
Особенно выделялись ирокезники. Котька искренне уважал тех, кто брил голову ради любимой группы. Это конечно, фигня, на самом деле группе от этой бритой головы ни тепло, ни холодно. Но всё-таки это было лучше, чем выставляться и говорить, что за панк-рок жизнь отдаст! Волосы-то жалко, уж не то, что жизнь. Но лучше вообще ничего не говорить, а просто ходить и слушать то, что эти панк-рокеры поют собственно. Вроде для этого они и существуют.
Потапыч с Рыжим сидели на ступеньках ДК, оба в косухах и ярких банданах с изображением беззубого ещё Горшка. Конь по привычке курил за углом с какими-нибудь отмороженными девицами, любил он это дело – везде девиц находить. Внешность у него была, конечно же, здоровская. Капитан баскетбольной команды, весь из себя модный, ругался матом через каждое слово, но всё равно парень был славный. Единственный из всей тусовки Рыжего, с кем можно было поговорить о чём-нибудь более значимом, чем какое пиво лучше: тёмное или светлое. Он читал исторические романы Пикуля и смотрел старые чёрно-белые фильмы. Но Котька мало с ним общался, очень уж тот был упёртый. Вот как он говорит, так и правильно! Очень утомительно общаться с такими категоричными личностями, поспорить не получается, а как заведено - в споре рождается истина. Но послушать Коня иногда очень здорово.
- Привет, Кузнецов, - Потапыч пожал Котьке руку и удивлённо уставился на Верни, мол, это ещё что за чудо-юдо?
- Ты ж болеешь, Верни? Откуда откопался? – заржал Рыжий, он, конечно, был уже пьяный, но смех его Котьке не понравился. Слишком уж чувствовалось в нём желание сказать какую-нибудь гадость.
- Он со мной пришёл, тебе-то что? – буркнул Котька, глядя в глаза Рыжему. Тот сразу ржать прекратил, шею в плечи вжал, боялся он, когда злились. Одним словом, трус.
- Да мне-то по барабану. Если его панки по полу размажут, сам будешь отскребать потом.
- Не размажут, - усмехнулся Котька и глянул на Верни. А тот, небесное создание, нечаянно упавшее на землю, ничего не слышал про себя, не до того было - во все глаза разглядывал стоящих рядом ирокезников. Митя – самый взрослый из их тусы, носил зелёный ирокез, ставил он его пивом и лаком для волос «Прелесть» и всем об этом рассказывал, кто спрашивал. Весёлый безобидный парень.
- Чё, мелкий, понравилось? – гаркнул Митя, наклоняясь к Верни и активно ему подмигивая.