Но Верни не стал рассказывать, где у него что болит. Он просто стоял, прислонившись спиной к стене и молча смотрел, как Котька кипел от злости. Прям интересно до чёртиков.
- Был такой ледокол «Красин», первого августа 1918 года его затопили для преграждения пути кораблям интервентов к Архангельску, - говорил Верни, и в голосе его слышалась улыбка. Ему ещё и смешно? – Котик, ты и есть этот ледокол. - Верни засмеялся, сначала тихо, а потом всё громче и громче. И так это было неприятно, так это было правильно то, что он говорил, что Котька разозлился не на шутку, даже кулаки сжал. - Неужели ты подумал, что я сунусь к ним, не зная, что это такое?
Оторвавшись от крана, Котька навис над Верни, буравя его немигающим взглядом. Тот прекратил смеяться. Но не испугался, просто замолчал.
- Представь себе, подумал. Смешно, да? – он не кричал, но голос дрогнул, возвышаясь. – И я тебе не Котик.
Верни смотрел на него широко распахнутыми глазами и тоже не моргал. Дошло, что ли? Не смешно уже, гуманоид придурочный?
- Я больше не буду тебя так называть, - тихо ответил Женя и опустил голову, сложил руки на груди, закрываясь. – Извини.
Котька так и замер на месте, злость вся куда-то улетучилась. Очередная дурацкая черта – беситься так, что искры из глаз, а потом через пять минут – как ничего и не было, только стыдно за то, что сорвался.
Котька отошёл к зеркалу и посмотрел на своё отражение. Так и есть – лицо кретина. Но разве он был не прав? Да, иногда инициатива наказуема, но уговор был защищать Верни. Вот он и защищал… Никаких претензий быть не должно, в каждой работе есть свои издержки. Только Котька что-то не мог припомнить, что думал о деньгах, когда ломился сквозь толпу неадекватов, видя на горизонте тощую фигуру в красном свитере.
- Спасибо, Вова, - Верни мягко улыбнулся Котькиному отражению и ушёл, бесшумно прикрыв за собой дверь.
- Чтоб тебя… - вяло выругался Котька ему вслед и, достав «винстенку», закурил, несмотря на то, что губа опять стала кровить. Меньше орать нужно. Потом он выкурил ещё одну сигарету и понял, что что-то определённо испортил. Не стоило так гадко орать, тем более что Женя и впрямь был не виноват, ну захотел попрыгать с панками, это его дело, где именно получать в лоб, в конце концов. Раньше Котька не был таким «заботливым». Где то прекрасное время?
Концерт закончился рано, группа не вышла петь на бис, торопились обратно в Питер. Поезд уходил в половине одиннадцатого. В принципе, это понятно, что нужно ещё кучу дел переделать, но когда народ кричит тебе: «Бис, бис! Король и Шут, Король и Шут!» Может, не стоит так сразу уходить… Пять минут – такая малость.
Когда зажгли верхний свет и техники вышли сматывать провода, разбирать барабанную установку – все поняли, что группа ДЕЙСТВИТЕЛЬНО петь больше не будет. Паршивый концерт паршиво и закончился. Все вроде улыбались, протискиваясь в раскрытые двери, но осадок неприятный остался у всех. Завтра его уже не будет, но сейчас он был, и надо-то было ещё пять минут, большего-то никто и не требовал, на самом деле.
Конь пригласил к себе в общагу. Его брат слинял к своей девушке, поэтому хата была свободна. О! Брат у Коня ещё то чудо природы. Не такое как Верни, таких как Верни Котька никогда в жизни не встречал, а настоящее чудо природы, с маленькой буквы. Его девиз по жизни – «все бабы – дуры и суки, не влюбляйтесь в них никогда». Мерзкий девиз какой-то. Да и вообще, какой дурак будет влюбляться в дуру? Хотя… ещё как будет! Котька заметил, что как раз идиоты и ходят с идиотками. Вот вроде девчонка, ну ни ума, ни фантазии, стерва и задавала, а за ней ходит какой-нибудь мальчик, в рот заглядывает. И надо оно ему? А потом присмотришься… да он такой же! Только молчит, а как рот раскроет, так такая гадость посыплется, неделю не отойдёшь. Степанов, который постоянно сексом своим хвалится, через раз на стерв западает.
Вот и брат Коня заявил своей девушке – или мы с тобой женимся, или расходимся. Это же с ума сойти какая семья получится! Замечательная семья, ячейка общества, штамп в паспорте и вперёд - строить светлое будущее. Котька не любил брата Коня, и старался с ним не разговаривать – боялся заразиться. А Верни не про то говорил, совсем не про то.
Накупили всякой выпивки, за неделю не выпьешь: Верни денег дал. Сначала все нос воротили, а потом ничего, смирились. Любит наш народ на халяву дружить. Котька всю дорогу хмурился, Верни опять трепался, теперь уже с Конём, про книжки его, исторические, что читал, а что не читал. Оказывается, Верни тоже читал Пикуля, но ему не очень понравилось, вот они и спорили: хорошо Пикуль пишет, или не очень хорошо. Котька к книжкам относился с прохладцей, если так можно сказать. Читал мало, школьную программу с угла на угол, ну и ещё одну книжку любил постоянно читать «Сто лет одиночества». Одну и ту же, но каждый раз она ему нравилась. И каждый раз что-то новое находилось, наверное, потому что он невнимательно читал, или не поэтому, а просто мысли же каждый день разные.
Общага оказалась закрыта. И обещанного ключа под подоконником не было. А с собой Конь ключ не носил, растяпа ещё тот.
- Ну ты позвони брату, может, он ключ переложил куда-нибудь? – Рыжий уже начал нервничать. Он всегда начинал нервничать одним из первых. Нервы ни к чёрту.
- Да он сотовый вырубил, у него Маринка бесится постоянно, если по телефону треплется, - Конь всё ощупывал несчастный подоконник, мало ли куда ключ мог попасть. Верни помогал ему, они даже что-то там улыбались друг другу и иронизировали по ходу дела. Такая глупость иронизировать над тем, что всем холодно, и они тут околеют быстрее, чем наступит утро.
- Не оставил он ключ, давно бы уже нашли, - резюмировал Котька и, подтянувшись на цыпочках, открыл форточку. Вторая фрамуга была заклеена клеёнкой. – Кому-то лезть нужно и открыть дверь.
- Ты залезешь? – Конь оставил в покое подоконник. – Я-то точно не впихнусь.
Да, Конь на то и был Конём, что здоровенный как слон.
- Я тоже не протиснусь, можно Рыжего подсадить, он вроде тощий.
Котька глянул на замолчавшего, напуганного Рыжего и понял, что тот не полезет, хоть убивай его.
- Верни? – Конь с Котькой посмотрели другу на друга и согласно кивнули, порешив на этом. – Женёк, ты самый крайний.
Верни пожал плечами и посмотрел на форточку. Узкая, конечно, но попробовать стоило.
- Подсадите меня, - он задрал ногу и поставил её на выступ в стене. Подоконник был высоко, конечно. Но Женькина решимость всех воодушевила.
Котька подхватил его за пояс и поднял вверх. Такой лёгкий и гибкий. Верни встал на подоконник и аккуратно вытащил плёнку, закрывающую форточку.
- Держите за ноги, я полез, - обернувшись, улыбнулся он. – Если разобьюсь, выпьете за упокой моей души.
- Только попробуй, здесь чертовски холодно пить хоть за здравие, хоть за упокой, – буркнул Котька, крепко обхватывая ноги Жени. Все засмеялись, сбросив нервное напряжение. Котька тоже засмеялся. И показалось ему вдруг, что нет никого рядом, кроме них с Верни и этой форточки, и захотелось, чтоб так всегда было.
Пили быстро, ели совсем мало. Всё концерт обсуждали и Котькино боевое ранение. Наконец-то он заработал что-то посерьёзнее, чем «милую» родинку. Конечно же, про мотив своего поступка Котька умолчал, а Верни не стал даже улыбаться ему, типа знаю я твой секрет. Нет, он вёл себя так, словно к нему это не имело никакого отношения. Славный всё-таки парень, зря Котька на него наорал, надо будет извиниться как-нибудь наедине.
Третья бутылка была отставлена в сторону, и Потапыч отложен на диван, где уже вовсю дрых Рыжий.
- Я пойду покурю, - Верни широко улыбнулся, сверкая хмельным взглядом. Плохо дело – инопланетянин напился просто в хлам. Ну такой слабенький… Поднимался с пола он тоже в несколько заходов, но всё-таки встал и морской походкой направился на кухню.