— Твой завтрак, — улыбнулась Алунэ, протягивая Эйлеру глиняную крынку, на горлышке которой лежала скибка хлеба — это полезно, особенно после ранений.
— Откуда здесь молоко? — делая глоток, осведомился он. — Что-то я вчера не заметил в лагере коровы.
— У торговцев можно что угодно купить, были бы деньги, — пояснила девушка, — тебе как спалось-то на командирском месте?
— Отлично, — соврал Эйлер, взяв в руку хлеб и смакуя молоко — действительно очень вкусное.
На самом деле он почти не спал, а когда наконец-то отключился — ожидаемо увидел во сне командира и… Торувьель, с которой Яевинн страстно занимался любовью. Лица эльфки Эйлер не видел, но ее стоны были красноречивее некуда, как и бедра, плотно прижатые к бедрам командира. Ей было очень хорошо, равно как и Яевинну, по спине которого стекали капли пота, а напряженные мышцы казались отлитыми из бронзы.
Эйлер смотрел на это и почему-то не мог отвернуться и уйти. Стоял как истукан до тех пор, пока из груди Торувьель не вырвался полный дикого торжества крик, а ее ногти не вонзились в спину Яевинна, раздирая кожу. В этот момент Эйлер наконец-то смог пошевелиться и… проснулся. Сел, приложив руку к колотящему сердцу и ощущая смешанную со злостью и возбуждением… зависть. К ней. К той, которой так хорошо с ним. И пусть это был всего лишь сон, но когда-то он слышал, что сны — отражение реальности и то, что видишь, обязательно где-то и когда-то было. Или будет.
— Вот и славно! — звонкий голос Алунэ заставил Эйлера вернуться из воспоминаний в реальность. — Ты и хлеб тоже ешь, тебе силы нужны, чтобы поскорее полностью выздороветь.
Он кивнул, вонзая зубы в ломоть, а потом спросил, желая отвлечься от корежащих душу картин:
— Слушай, а ты сама давно в бригаде?
— Нет, — покачала головой девушка, вздохнула и продолжила, — пришла после ограбления банка. Dh’oine тогда совсем озверели, всех без разбора хватать начали и на допросы таскать. Когда за отцом пришли, я успела через чердак сбежать. Помню только, как мама кричала… и плакала… и удары…
— Извини, — видя, как побледнела Алунэ, Эйлер ощутил себя настоящей сволочью — какого черта было задавать такие вопросы? Будто не ясно, что от хорошей жизни на болота не приходят? Но нет, у него говно в жопе не удержалось, как сказал бы Торби. Или невольно хотелось, чтобы ей тоже стало больно, как и ему самому?
— За что? — криво улыбнулась эльфка, шмыгнула носом, смахнула с глаз слезы. — Не ты же привел в наш дом тех dh`oine. В общем, я толком и не помню, как на болотах оказалась, очнулась, когда на меня тварь какая-то вонючая поперла. Ну, думаю, вот и смерть моя, и почему-то даже не испугалась, веришь? Все, подумалось мне, лучше, чем на виселице болтаться после того, как солдатня с тобой позабавится. Только не судьба мне умереть была, чудище вдруг завизжало и в воду шлепнулось, а за ним Торби стоял с топором своим, — Алунэ улыбнулась. — Они с ребятами как раз с задания возвращались, ну и спасли меня от утопца, так тот уродец назывался. Хотели домой проводить, думали, я заблудилась, но меня тогда как прорвало — разревелась и рассказала им все. Торби и предложил с ними пойти, сказал, что Яевинн обязательно в бригаду возьмет, если я хочу убивать dh’oine. Вот так я тут и оказалась.
— Ясно, — покончив с молоком, сказал он, — и многих уже убила? — он не хотел, чтобы вопрос прозвучал как издевка или насмешка, но почему-то так вышло, и слезы на глазах девушки тут же высохли, она обожгла его взглядом и ответила, почти не разжимая губ:
— Тебе на пальцах показать или письменный отчет предоставить?
— Squaess me, — он встал и осторожно взял девушку за руку, — я не хотел тебя обидеть. Просто спал на самом деле плохо, — Эйлер скривился, положил ладонь на грудь, — Трисс говорила, что от сырости раны будут болеть…
— Сильно? — Алунэ тут же забыла про обиду. — Можно, я посмотрю?
Решив, что отказ снова может обидеть её, эльф кивнул, быстро расстегнул рубашку и отодвинул ткань, чтобы Алунэ было лучше видно.
— Она хорошо заживает, — сказала эльфка, осторожно коснулась кожи вокруг раны пальцами, — молодец твоя чародейка.
— Не моя, — улыбнулся Эйлер, радуясь тому, что Алунэ больше не обижается. Девушка не заслужила хамства с его стороны, нельзя срывать на ней злость и делать больно, чтобы не ему одному было плохо. — Она живет с Белым Волком, знаешь его?
— Gwynbleidd? Конечно, — девушка улыбнулась, отступая на шаг, — он часто в лагерь приходил, новости про тебя приносил. Он не такой, как другие dh’oine.
— Потому что он — не человек, — пояснил Эйлер, снова застегиваясь, — вернее, не совсем человек.
— Я знаю, кто он, — Алунэ подняла пустой кувшин и пошла к костру, а потом снова повернулась к Эйлеру и спросила, глядя прямо в глаза: — А как зовут твою девушку?
— Никак, потому что у меня её нет.
— Быть не может! — совсем по-детски удивилась эльфка, и Эйлер впервые увидел, что она и на самом деле очень молода, даже моложе его самого.
— Почему? — теперь удивился и он.
— У героев всегда есть возлюбленные, — серьезно заявила она, — так во всех сказках и легендах пишут, мама много их мне рассказывала.
— Так то у героев, — усмехнулся Эйлер, — а я тут каким боком?
— Но ты ведь уже любил какую-то девушку? — в широко распахнутых темно-карих глазах Алунэ было совершенно детское любопытство.
— Нет, — ответил он, не отводя взгляда, потому что это была чистая правда.
«Такая, как сейчас ты» — услужливо подсунула память, но Эйлер грубо велел ей заткнуться.
========== Глава 8 ==========
Алунэ стала приносить ему молоко и хлеб каждое утро и вообще окружила эльфа заботой, от которой становилось даже неловко. Особенно учитывая взгляды, которые бросал на них Торби и не только он. Впрочем, симпатию, возникшую у девушки, не заметил бы только слепой: Алунэ тенью следовала за Эйлером, всегда оказываясь под рукой, чтобы подать оброненную стрелу, или принести воды, или постирать его одежду.
Это вызывало плохо скрываемые смешки у остальных и усиливающееся с каждым днем смущение у Эйлера. Смущение, смешанное с раздражением. Он прекрасно понял, что юная эльфка влюбилась по уши в героя, о котором столько слышала, но понятия не имел, как же дать Алунэ понять, что он — не её герой. Вообще ничей. И дело тут не в ней, она-то как раз прекрасно подходила на роль геройской возлюбленной: юная, невинная, красивая и нежная, жаждущая любви и грезящая о ней. Только вот предмет страсти выбрала неудачно, но разве можно приказать сердцу?
Нельзя полюбить кого-либо по заказу, разве что под влиянием чар? Но это будет уже не настоящая любовь, а иллюзия, которая рано или поздно развеется, оставив вместо себя ненависть к тому, кто воспользовался тобой, подчинив себе, как игрушку. Нельзя просто вырезать из сердца одного и вставить туда другую, словно портрет в раме. Нельзя уснуть с мечтами об одном, а проснуться, сгорая от страсти к другой. Так не бывает.
Эйлер знал, что стоит только намекнуть, и Алунэ отдаст ему тело — худенькое и гибкое, с маленькой грудью, на которую часто бросали красноречивые взгляды другие скоя’таэли. Отдаст и будет счастлива, ровно до тех пор, пока не поймет — на самом деле ему это было не нужно. Во снах он видит не её, думает — не о ней, желает других поцелуев.
Он это прекрасно знал, потому и не заводил с девушкой опасных разговоров о любви, ускользал от вопросов, ответы на которые могли бы обидеть её или загнать в угол его. Надеялся, что она переболеет им, хотя уже знал: любовь гораздо хуже Катрионы. Чума убивает тело, любовь — душу. Ею так просто заразиться — порой достаточно одного взгляда или прикосновения, совершенно невинного. Так когда-то заразился он сам и продолжал болеть, уже не надеясь на выздоровление.
На беду, Эйлер получил от матери не только глаза. Он оказался таким же однолюбом, а это самое худшее из всех возможных проклятий, если предмет твоей страсти не отвечает взаимностью. Но это и самое большое счастье, если любовь взаимна, такая, как была у его родителей.