Я забыл, кто предложил мне написать серию англо-индийских рассказов, но помню наш совет по поводу названия серии. Рассказы первоначально были значительно длиннее, чем когда вышли из печати, но сокращение их, во-первых, по собственному вкусу после восторженного перечитывания, во-вторых, под доступную площадь, показало мне, что рассказ, из которого выброшены куски, напоминает огонь, в котором пошуровали кочергой. Никто не знает о том, что была проделана подобная операция, но результат ощущает каждый. Однако заметьте, что выброшенный материал должен быть честно написан для того, чтобы находиться в рассказе. Я обнаружил, что когда по лени пишу кратко ab initio[238], из рассказа исчезает много соли. Это подтверждает теорию химеры, которая, будучи изгнана, способна производить вторичные эффекты in vacuo[239].
Это приводит меня к высшему редактированию. Возьмите хорошую тушь в достаточном количестве и кисточку из верблюжьей шерсти, пропорциональную интервалам между строками. В благоприятный час прочтите свой окончательный черновик, добросовестно обдумайте каждый абзац, фразу и слово, вымарывая то, что необходимо. Пусть он теперь отлежится как можно дольше. Потом перечтите его, и вы обнаружите, что он выдержит еще одно сокращение. В конце концов на досуге прочтите его вслух в одиночестве. Может, после этого придется еще немного поработать кисточкой. Если нет, восславьте Аллаха и отдавайте рассказ в печать, только «когда все сделано, не раскаивайтесь». Чем длиннее рассказ, тем короче работа кисточкой и дольше вылеживание, и vice versa[240]. Я хранил свои рассказы по три— пять лет, и они укорачивались почти с каждым годом. Это чудо заключено в кисточке и туши. Потому что перо, когда пишет; способно только царапать; а чернила не идут ни в какое сравнение с тушью. Experto crede[241].
Теперь давайте обратимся к гению Аристотеля и прочих, о которых справедливо написано, правда, не опубликовано:
Большинство людей, в том числе и самые малообещающие, дает ему вымышленные имена, которые меняются в зависимости от их литературных или научных достижений. Мой гений явился ко мне, когда я разрывался среди множества замыслов, и сказал: «Избирай этот и никакой другой». Я повиновался и был вознагражден. То был рассказ в маленьком рождественском журнале «Квартет», который мы писали вчетвером, я озаглавил его «Рикша-призрак». Кое в чем он был слабым; многое было неудачным и не выдержанным в одной тональности; но то была моя первая серьезная попытка влезть в шкуру другого человека.
После этого я стал полагаться на свой гений и улавливать признаки его приближения. Если что-то утаивал, как Ананий[242] (пусть даже впоследствии это приходилось выбрасывать), то расплачивался, упуская нечто, как понимал потом, важное для рассказа. Например, много лет назад я писал о средневековом художнике, монастыре и преждевременном открытии микроскопа («Око Аллаха»). Рассказ вновь и вновь получался безжизненным, я никак не мог понять почему. Отложил его и стал ждать. Потом мой гений — я тогда обдумывал что-то другое — сказал: «Сделай его под рукопись с рисунками». И я перешел от полировки рассказа под слоновую кость и накладывания густых красок с позолотой к строгим черно-белым украшениям. В другом рассказе, озаглавленном «Пленник», действие которого происходит в Южной Африке после бурской войны и строится вокруг фразы «Блестящий парад перед Армагеддоном», я никак не мог привести освещение в соответствие с тоном монолога. Фон слишком уж бросался в глаза. В конце концов мой гений сказал: «Сначала раскрась фон раз навсегда грубо, как вывеску пивной, и оставь его в покое». Когда я это сделал, все стало созвучно американскому акценту и взглядам рассказчика.
242
Ананий — библейский персонаж, о котором в «Деяниях апостолов» (Новом Завете, V, 1—10) рассказывается, что он пытался утаить от апостолов часть денег, вырученных от продажи имения, и, будучи уличен в обмане апостолом Петром, «пал бездыханный»; в расширительном смысле Ананий — «обманщик, лжец»