Несколько лет назад, когда создавался пробковый завод в Одессе, долго не знали, куда его определить. Этот странный завод не влезал ни в Наркомзем (пробка — растение), ни в Пищепром (укупорка бутылок). Одно время он находился даже в ведении Гублескома, очевидно как работающий с продуктом леса. Хотя португальские и испанские леса и не входили в ведение Одесского гублескома, но нужно же было что-то сделать с заводом.
День, проведенный в кабинете директора любого завода, дает сгущенное отражение сегодняшних заводских дел. У директора порта говорят о тоннаже, причалах, элеваторах. В типографии — о листах, марзанах, брошюровке.
Человек, случайно попавший к директору завода «Большевик», может быть сбит с толку без специальных комментариев.
Инженер Волошин входит с мучными следами на пиджаке и говорит, что мельница дает муку без перебоев.
— Сейчас испытывал фильтры для мучной пыли.
Однако мы не на мельнице. Речь идет о пробковой муке. Она идет в линолеум. На заводе есть цех древесной муки. Однако мы не на лесопилке. Древесную муку, прибавляемую к пробочной, никто в Союзе не производил и не умел производить. Это дело пришлось поставить мукомолу Кролю.
Несколько лет назад завод походил на кустарную мастерскую. Пробки вырезались чуть ли не обычными ножами, как вырезают капустные кочерыжки. Пробочная мельница походила на паровоз Стефенсона; она пыхтела и была всегда готова взлететь на воздух.
Пробка как материал замечательна тем, что в ней нет отходов. Даже пыль идет на утепление домов. Инженер Волошин упорядочил мельницу, поставил фильтры, сконструировал вентиляцию, собирающую пыль.
В кабинет входит инженер Рудой, один из лучших энтузиастов завода. Он держит пригоршню крупы.
— Посмотрите крупу. Сепаратор показал себя отлично!
Разумеется, мы не на крупорушке и не на молочной ферме. Речь идет об очистке пробковой крупы от «борки» — самого большого проклятия наших деталей — примеси твердого, черного поверхностного слоя коры. Когда Рудой появился на заводе, он застал такую картину: две женщины таскали в мешках крупу. Две другие женщины высыпали ее на землю и мешали лопатами, третьи подбавляли клей и иные специи. Такой завод не мог выпускать высококачественных прокладок.
Сейчас автотракторная прокладка — самое дорогое на заводе — приближается к фордовской. Она похожа на фетр.
Только этот фетр, правда, не следует слишком мять руками. Он может поломаться.
«Бормашины. Клишехранилище. Печатный цех», — можно услышать в кабинете.
Конечно, все это — пробка, а не зубоврачевание и не типография. Бормашины вырезают укупорочную пробку, так же как шведский и иные станки.
Клишехранилище — для клише, с которых печатают рисунки на линолеуме. В этом хранилище хранятся медные гравировальные валы. Два из них в пыли и без движения. На них выгравированы царские орлы. Остальные валы в работе, но они тоже — остаток старых времен: убогие орнаменты, пошлые виньетки. Это печать вчерашнего дня завода. Оттесняя дореволюционные тени кустарной мастерской, завод раскрывает одну за другой «европейские тайны». Во главе этих разведок — лаборатории. Сейчас они будут во всех цехах завода.
В кабинет директора пришел представитель Наркомзема с рекламацией: завод дает бракованные пробки для шампанского. Около миллиона бутылок вина могут пострадать от пробки, которая крошится и коробится.
Старичок садовод уславливается о цветах. Цехи должны быть озеленены растениями, которые не боятся пробковой пыли.
Инженер Шабашкевич приносит расчеты цеховой лаборатории. Уже из краски выброшена новозеландская смола каури-копал и заменена отечественной, чем сэкономлено до 60 тысяч рублей золотом в год.
Завод, в котором крупу размешивали на земле лопатами, неузнаваем. Прокладка для мотора будет хороша.
Но красками Шабашкевича нужно печатать на линолеуме достойные их рисунки. Шампанское есть шампанское, и оно не должно портиться от плохой пробки.
Рассказ ботанический
Он совсем краток.
Вечнозеленый пробковый дуб, чуть ли не единственное в природе самовосстанавливающееся растение, культивируется так: в шахматном порядке засаживают плантации и через каждые восемь лет снимают кору с деревьев одной клетки. Первая кора пробки плохая, вторая лучше и третья еще лучше.
Самое замечательное то, что у нас есть свой пробковый дуб — бархатный дуб на Дальнем Востоке. Он растет на огромных площадях и дает прекрасную пробковую кору, целиком заменяющую кору пробкового дуба. До сих пор ее срезали на поплавки для удочек. Теперь же существует организация под названием «Сурпроб». Эта организация собирает валежник и сухостой пробкового дерева, снимает с него первую, то есть плохую, кору и отправляет ее в Одессу. Эта кора лежит на дворе завода огромными, никому не нужными штабелями, и все, проходя мимо, ругаются.