Первое время он подметает полы и вытирает стеклянные колбы. Не слишком сложное ремесло. Но постепенно движется обучение, и Август Мишель покидает Канн. Он работает парфюмером в Марселе.
Фирма «Ламот», производство и экспорт парфюмерных товаров. Пудра для Испании, мыло для Марокко, духи для Африки, Бразилии, Индии, Новой Зеландии.
Много больших и маленьких «Ламотов» во Франции. Огромные трестированные предприятия по выработке запахов к тому времени уже насытили родину, и ароматы выливались через край. Они рвались на Восток, туда, в заманчивые края, еще свободные от парижских изделий, где лежат дикие прерии, не обрызганные еще одеколоном, где ходят смуглые девушки, требующие пудры, где бродят воинственные мавры, не нафабрившие еще помадой свои черные усы.
Представьте себе Марсель, контору фирмы «Ламот», порт, корабли, отплывающие на Восток. Запахи, уложенные во флаконы, запакованы в ящики и погружены в трюмы. О, экспорт парфюмерных товаров — это совсем не так просто! Запахи, которых требует парижанка, совсем не те, которые нужны в Бразилии или в Африке. Здесь идут сильные, громкие, или, как говорят парфюмеры, т е п л ы е запахи. Они должны пахнуть на расстоянии выстрела ковбойского маузера и сражать сразу наповал. Кроме того — само существо, содержание аромата: в разных местах о нем разные представления.
На Востоке хотят получить от экспортной конторы не только ароматы, но и другие французские вещи. И парфюмерная фирма «Ламот» экспортирует вместе с духами и помадой зонтики, перчатки, открытки, резиновые изделия. Хитрый Ламот знает, как нужно держаться за экспорт, даже знаменитые фирмы, насытив рынок, начинают искать пути в двух направлениях одновременно — изысканные, роскошные сорта для избранных в экспорт. Сам «великий Коти» приходит в контору «Ламот» и приносит свои образцы для экспорта, на комиссионных началах. Венецианцы и конквистадоры парфюмерии ищут путей на Восток…
Но Августу Мишелю мало нравится эта экзотика.
И вот он слышит, что есть совсем другая страна…
Она лежит на севере. Необъятные снежные просторы, лишенные пышной растительности и длинного лета. Там люди нуждаются в концентрированных запахах простых цветов, черта, свойственная северным странам: в краях, наделенных богатой природой, менее распространена парфюмерия.
В той стране как раз требуются парфюмеры, ибо все остальное там уже есть…
Передо мной лежит альбом. Он напечатан на роскошной бумаге с золотым тиснением. Гербы. Художественные заставки. Цветные вкладки. На одной из них на полный лист, в красках запечатлена картина. Она называется: «Генрих Афанасьевич играет в шашки». Щуплый человек с черными усиками, окруженный зрителями, действительно играет в шашки.
Открываем следующую картину: «Генрих Афанасьевич и Шарлотта Андреевна на отдыхе в гор. Канн на юге Франции». Тот же человек в котелке и потолстевший, рядом с ним старая женщина с животом, распирающим юбку. На фоне мраморной террасы. Пальмы. Море. Гипсовый человек в голом виде.
Дальше следует: «Шарлотта Андреевна, пишущая письмо Генриху Афанасьевичу во время его поездки за границу». Потом идет тот же Генрих Афанасьевич, пьющий чай, разглядывающий картины, ковыряющий спичкой в зубах и так дальше.
Кто же это такой? Знаменитый шахматист? Оперный тенор? Завоеватель?
Да, завоеватель. В известном роде.
На последних страницах того же издания имеется символическая картина, раскрывающая нам смысл всего. Там изображены пирамиды и сфинкс; знойная пустыня, пальмы. Мимо пирамид шагает караван верблюдов. На самой большой пирамиде написано: «Глицериновое мыло».
На других «Семейное мыло», цветное, «Трефль» и остальные сорта. Это всего-навсего диаграмма производства фирмы «Брокар и К°» к «золотому юбилею» ее пятидесятилетнего существования. Но сколько в ней символического смысла! Пятьдесят лет назад щуплый француз в котелке пришел в страну, где не было ни одеколона, ни железных дорог, и ему пришлось больше месяца ехать в кибитке среди азиатских полей в дикую и неизвестную Москву. А теперь он мог стать у подножия пирамиды и воскликнуть, подобно своему известному соотечественнику: «Сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид!» Только у него нет наполеоновской треуголки и на пирамиде написано «Глицериновое мыло». Проза накладных и бухгалтерской книги сменила романтику шпаг и аксельбантов.
Колонизатор открыл и завоевал новый богатейший рынок и добился богатства, почета, славы. Да, и славы; он теперь может открывать благотворительные учреждения и картинные галереи своего имени. Он, конечно, меценат и тонкий ценитель изящного. Все это отписано в соответствующих выражениях выспреннего борзописца в роскошном альбоме. Все это — бред сумасшедшего, наглая издевка, тупость, тонкий плевок. Вот на роскошной бумаге, под папиросной бумажкой — репродукция ценных картин и рядом, также в красках и с тиснением, — этикетка одеколона, фамильные портреты Брокаров, дипломы парфюмерных выставок. «Снятие со креста» фламандской школы и «Мыло русское» с лубочными красавицами. «Амур» Ван Дейка и «Народная помада», голландцы семнадцатого века и золотые медали «поставщика двора», фотографии царя, бюсты, снимки «Брокарихи» с тупым лицом купчихи — все переплелось в бесовской свистопляске. Это гимн всемогуществу. Вот достойный и удивительнейший в своем роде памятник фабрикантской славе, купеческому искусству. «Я все могу», — написано на его постаменте. И Г. А. Брокар был чтим обществом и печатью как поборник культуры и уважаемый гражданин столицы.