Все последующие дни Янис лежал, поднимаясь лишь для того, чтобы затопить печь, выйти на улицу по нужде и сделать перевязку. Есть не хотелось, однако сильно мучила жажда.
Он пил много. Ручей протекал неподалеку от зимовья, в десяти шагах. Два раза в день, опираясь на палку, прыгал с чайником к нему за водой. Знал, что от употребления жидкости быстрее идет восстановление. Так говорил отец. А он был всегда прав.
На пятый день утром Янис почувствовал острый приступ голода. Встал, потянулся к пустому котелку, разочаровано звякнул крышкой. Как волк бросился к мешку с сухарями, нагреб в чашку, грыз, запивая холодной водой. За едой не сразу заметил, что может приступать на правую ногу. Когда понял, обрадовался. Опухоль спала, беда миновала. Все же долго ходить не мог, при нагрузке в суставе возникала боль. Ходить на большие расстояния рано.
Весь день передвигался неподалеку от избушки. Сварил большой котелок овсянки, прибрал оставшиеся дрова, принес пилу и топор, выложил под навесом третью поленницу, поднял на лабаз принесенные продукты. Занятый делами, не сразу заметил, как подступил вечер и закончилась в котле каша. Довольный переменами, Янис радостно гладил Елку, трепал за ушами, ласково приговаривая:
— Вот, видишь, как получается. Задержались мы с тобой тут. Но ничего! Завтра поутру пойдем на выход, домой. Нас там заждались, а может, идут сюда. Как бы по дороге не разминуться.
Собака была единственным живым существом, с которым можно было поговорить в тайге, и парень пользовался этим общением в любую свободную минуту.
Утром чуть свет вставал на ноги. Поднял легкую котомку за спиной с небольшим запасом продуктов на два дня, снял со стены в сенях ружье, повесил на плечо. Нож закрепил на поясе, в руки взял рябиновую палку, без которой еще не мог шагать.
Прежде чем уйти, осмотрел зимовье. Перевернул чистую посуду, оставил приоткрытую дверь, чтобы не застаивался воздух. Перед входом в сени набросал головешек от медведя и только потом шагнул на едва заметную тропинку. Знал и был уверен, что за время отсутствия здесь сохранится порядок, сюда никто не придет. Да и что может случиться за несколько дней? Через неделю, максимум десять дней, они придут на промысел. Отец, два старших брата и он, как это было всегда. Начнут промышлять белку и соболя, потому что таков образ жизни их семьи.
Шагая по тропинке, Янис думал о хорошем. Как зайдет в дом, родные встретят, будут расспрашивать, оказывать внимание, сочувствовать, матушка и сестра — переживать, отец и братья сдержанно, с уважением, помалкивать. Потом сходит в баню. После нее сядет за стол. Ему нальют парного молока, наложат гречневой каши с маслом, которую он так любит, подадут свежего, испеченного утром, хлеба. Ночью будет спать под теплым одеялом на пуховой перине. Утром матушка напечет блинов с творогом или нажарит пирожков с картошкой и капустой.
Днем он увидит Ингу. Самую красивую, милую девушку, живущую на их улице наискосок через дорогу. Может быть, им удастся поговорить, а вечером встретиться. Она будет тиха и скромна, он — нежен по отношению к любимой. Они будут стоять на своем месте за пригонами у реки. Прикрывая полой куртки, он будет прижимать ее к себе, а она, робко поднимая смущенное лицо, доверять свои губы его губам.
От воспоминаний и представлений Янис зашагал быстрее. Кажется, что в тайге нет препятствий, через которые он не мог бы перескочить. Забыл, что прихрамывает, опираясь на палку. Гора казалась пригорком, а крутой спуск — пологим увалом. Ружье и котомка не имели веса, а дорога чудилась в два раза короче. Как хорошо, что есть путь домой!
К деревне подходил в сумерках. Прошло две недели, как вышел из дома. Возвращаться пришлось позже на семь дней. Его, наверное, заждались.
В деревне стояла тишина, как после праздников. В редких домах светятся огоньки керосиновых ламп. Люди управились по хозяйству, коротают вечер за столом. Собаки молчат. По всей улице не слышно движений.
За поскотиной Янис свернул за огороды. Вдоль речки прошел к заднему входу на подворье. Ворота оказались не заперты, вероятно, его ждали, поэтому не закрыли крепкий засов. Задернув за собой деревянную задвижку, прошел вдоль конюшни, вышел к пригонам для коров, остановился. Возле стайки стоит матушка с вилами в руках, задает скотине сено. Рядом с ней сестра с полными ведрами пойла для коров. Увидели собаку, озираются по сторонам, выискивая его в темноте.
Янис удивился. В латышских семьях не принято ухаживать за хозяйством женщинам, кормить и прибирать за скотом — забота мужчин. Первые могут доить коров — не более.
Он вышел к ним: