Телесность самого говорящего субъекта принимает порой нечеловеческие монструозные формы. Человеческая форма разрушается:
теперь я стал иной – ветвист, неудержим.
в другие области направлены тентакли,и, слизывая слизь с пылающих ланит,и ты таким становишься – не так ли?
Разрушение человеческой формы тела соответствует разрушающемуся пониманию того, что такое «быть человеком». В самое последнее время я остро чувствую эти вещи. Как раз после 24 февраля все вокруг без конца расчеловечивали друг друга, и в итоге у меня тоже произошло какое-то тотальное «расчеловечивание» – у меня рассыпался в голове некий единый смысл того, что такое «быть человеком». Я больше не смотрю на другого, как на того, кто заведомо должен быть похож на меня в каких-то предельных основаниях своего бытия. Я теперь смотрю на каждого встречного, как на чёрный ящик, где может быть абсолютно всё, что угодно. И я чувствую, что эта установка в действительности сейчас более справедлива и продуктивна. С этим моим чувством очень перекликается последнее стихотворение в книге Данилы:
даже не знаю, как к тебе подойти, с какой стороны, какначать разговор и о чем, собственно, разговаривать,я ведь не знаю совсем ничего о твоем устройстве, не понимаю,как ты вообще существуешь, не говоря уже о всяких более частныхподробностях. не понимаю, где ты начинаешься и где завершаешься,не могу осознать, каким именно образом ты отделяешься отвсего прочего, того, что не-ты, не вижу границ и даже представитьне в состоянии, насколько четко обозначены эти границы…не ясно, можно ли к тебе хоть как-то обратиться, есть ли пускай бы исамая малая надежда, что это не будет обращением в пустоту.но я пытаюсь, не имея, в сущности, никаких оснований для этого,все-таки вступить в диалог, наладить какое-то подобие связи,ну или хотя бы пускай и одностороннюю коммуникацию,питая ложную в своих самых глубинных основаниях, совершенносмехотворную, но надежду…
Мне кажется, что это стихотворение (обращённое к человеку? Богу? неведомому будущему читателю этой книги? кому-то безусловно Другому?) – абсолютно точный финальный жест, который позволяет увидеть всю книгу в том числе как поэтическую мысль о человеке и том, что находится за его пределами, о внутренней конфликтности и ненадёжности бытия человеком, о природе человеческого как мерцательности. И этот финал – такой взгляд на другого, который даёт надежду, даже при том, что единого способа бытия человеком нет.
«примерно понять, как устроен язык…»
примерно понять, как устроен язык –не значит еще знать язык.точно так же устроено у людей и зверей,у минералов и всех иных
но мы вот научились жать,чтоб не знать слово жать,мы научились всех понимать,не понимая, как понимать
мы просто рецепторы, и числонаше знать не данони тем, кто сеет свое в полях,ни тем, кто идет на дно
примерно знаем, как не нужно быть,но мы не умеем не бытьмы самая суть, мы самая сытьмы плоть, нам это дано
но плоть разлагается, гниет, превращается в газв кучу мерзких штукдавай, нажимай скорее на газхватит смолить мундштук
ты труслив, я труслив, всякий труслив,но у нас отличие есть –мы плоть и кровь, но по сути мы знак,который вам не прочесть
да, по сути мы тот самый знак,что есть, и покуда здесь
«так живём ничего не узнав…»
так живём ничего не узнавкто-то прав кто-то не правпоменяли шило на мылостарое кончилось, новое прибыло
категорически не согласен с любымон может быть кем-то любимно не согласен и с отдельными представителямиони могут оказаться незарегистрированными жителями
«рррррррррр я б не произнёс…»
рррррррррр я б не произнёсну так вот получилосьзато я это вам, смотрите-ка, принессмотрите-ка, вот этот выполз