Лобов понял жену и переменил разговор. Он вспомнил давнего однокурсника по институту, работающего в Лубянске, и заговорил о нем.
Ольга Васильевна, участливо взглядывая на гостя, спросила:
— Вашей жене, верно, трудно было решиться на переезд?
— За нее это решили другие, — усмехнулся Бартенев.
Женщина, вздыхая, покачала головой:
— Да, нас, жен, в таких случаях никогда не спрашивают.
— Вы же обозники, интендантская служба, — дразня жену, рассмеялся Лобов.
— Спасибо, что напомнил. — Она поднялась со стула и обратилась к Бартеневу:
— Устали вы с дороги? Не отдыхали сегодня? Мне так кажется… Я приготовлю вам постель.
Бартенев стал отказываться, но Лобовы настойчиво уговаривали его остаться, и после некоторого колебания он уступил. В комнате опять появился Виктор, на этот раз с шахматной доской в руках. Лобову пришлось сдержать слово и сесть за шахматы. Ольга Васильевна быстро освободила от посуды место на столе. Лобов принес из соседней комнаты свежие газеты и передал их Бартеневу, а сам подсел к сыну, проговорив:
— В шахматной игре, как в разговоре, важно хорошо начать.
С газетами в руках Бартенев перешел на диван, на котором была уже постлана постель, и углубился в чтение. «Клич героического Ленинграда», — прочел он заголовок передовицы центральной газеты. Ленинградцы предлагали начать борьбу за перевыполнение послевоенной пятилетки в четыре года. Борьба уже началась. Она дошла и до Урала.
«Передовик Уральского кировского завода Петр Зайцев предложил изготовить станок, механизирующий ручной труд. Станок заменял двадцать квалифицированных слесарей…»
Три года, отделявшие людей от войны, не смогли еще стереть с газетных полос военные термины и сравнения: «Героический Ленинград», «Уральский Кировский». Бартеневу вспомнилось выражение Лобова: «не сбивайся со строевого шага…» Газеты сообщали:
«На Ново-Енакиевском металлургическом заводе вступила в строй действующих еще одна восстановленная коксовая батарея — четвертая по счету. С ее пуском коксохимический завод достиг довоенной мощности…», «закончено восстановление шахты «Красный Октябрь» — самой крупной в тресте «Орджоникидзеуголь…» «Готовится пуск первой мартеновской печи в Запорожье».
В газетах только мало сказано о человеческих трудностях. Бартенев закрыл глаза, и в темноте поплыли грязная столовая, в которой он обедал сегодня, сталевар с краюхой хлеба под мышкой, угрюмые лица горновых и их прожженные, заношенные до дыр спецовки, пропитанные потом. «Министр прав, — подумал он. — Надо начинать со столовой. Что-то сделать для людей.
Они устали. А сбиваться со строевого шага действительно нельзя.
Еще на многих южных заводах между железнодорожными шпалами растет крапива, в стропилах цехов живут голуби. А на западе, судя по газетам, без перемен». Бартенев перевернул страницу, пробежал заголовки: «Боевые операции голландских войск на Суматре», «К деятельности американской разведки в Берлине». Мысли Бартенева неожиданно прервал резкий голос Виктора:
— Папа, ты опять хочешь свести вничью. Мне не нужно скидок!
— Ничья — это равенство сильных, чего ты сердишься? — нарочито серьезно обратился к сыну Лобов, встретясь взглядом с Бартеневым.
Заалевшее лицо юноши нахмурилось, но он преодолел смущение и с прежней твердостью в голосе повторил:
— Все равно. Я решительно возражаю.
В мальчике сказывался мужчина. Вероятно, Лобов почувствовал это и молча переменил ход. Партию они все-таки свели вничью и, пожелав спокойной ночи Бартеневу, стали расходиться.
Ночью Бартенев долго не мог уснуть. Мысли дробились, уводили его далеко, в Лубянск. Лица жены, дочери и восьмилетнего сына неотступно стояли перед ним. Даже голос Лобова, глухо доносившийся из-за стены, не мог вернуть его к Рудногорску..
II
Феня Алексеевна гордилась, что работает в ведущем цехе завода. Конечно, быть секретарем начальника — не главная должность среди доменщиков, но и здесь нужно проявлять достоинство, ходить не спеша, отвечать односложно и при этом оставаться женщиной. Даже в трудные годы войны она ухитрялась при своем невеликом заработке часто обновлять наряды. Терпеливо перешивала платья, пришивала к ним яркие воротнички, оборки. Это помогало — Феня Алексеевна казалась значительно моложе своих тридцати двух лет. Она особенно тщательно стала следить за собой с тех пор, как пришел приказ о назначении нового начальника. Правда, ей не переставал вспоминаться прежний — Лешев, с которым проработала семь лет. Веселый, словоохотливый, бывший начальник цеха понимал толк в женском кокетстве и умел быть галантным. Он разрешал ей свободно пользоваться машиной, обедал вместе с ней, возил в театр со своей семьей по контрамаркам. От его имени она звонила в ОРС и просила, чтоб оставили «Леониду Карповичу обязательно», а потом ехала на машине и получала продукты, которых недоставало в магазинах. Разумеется, и на себя брала долю. Довольный своей секретаршей Лешев, воздев кверху руки, патетически восклицал: