Я конечно, пыталась давать отпор, что-то говорила в ответ, пробовала даже внимание не обращать, игнорировать, но ничего не помогало. Лишь в десятом классе, когда мы разошлись по направлениям, и он, к счастью, выбрал физмат, я вздохнула с облегчением. Он продолжал меня терроризировать, но лишь в те моменты, когда мы пересекались в коридорах школы.
И вот сейчас этот придурок сидит на одном из последних рядов аудитории и смотрит внимательно. Староста — Рита Селезнева представляет меня потоку, и все без интереса поглядывают на новенькую, а он смотрит пристально. Прям взглядом прожигает, но я стараюсь делать вид, что не замечаю.
— Ну, Вера Викторовна, — обращается ко мне преподаватель — седовласый старичок в круглых очках, — присаживайтесь.
— Извините, — лепечу я, — можно выйти?
— Уже? — усмехается он.
— Я в деканате документы оставила.
— Ну раз документы, то выйдите.
Мне повторять было не нужно — я быстро вышла из кабинета и только тогда заметила, что дышу с трудом. Пытаюсь продышаться, заглатывая кислород, но его не хватает, и кровь словно кипит. Дойдя до туалета, бросаю на пол сумку, включаю кран и умываюсь холодной водой. Она приятно холодит, туша мой внутренний пожар. Ну как же так? Почему в моей жизни снова появился этот человек? Это что, наказание такое? Какие звезды или планеты сошлись?
— Черт!
Хочется развернуться и убежать, плюнуть на все и больше никогда тут не появляться. Школьные годы я вспоминаю с содроганием, неужели и институт мне западет в память? Нет, ну прошло уже три года, мы повзрослели, стали другими людьми — ну неужели он остался тем же засранцем? Придя на первую встречу перед началом учебного года в свой бывший университет, я очень удивилась, встретив не подростков-переростков, а вполне адекватных взрослых парней. Кто знает, может и Радецкий перерос период пубертата и теперь нормальный парень?
Минуты пролетали, нужно возвращаться, а я не могу пошевелиться, не решаюсь идти в аудиторию. Смотрю на себя в зеркало и мне кажется, что у Радецкого снова найдется повод для издевательств, ведь мой свитер так некстати прилегает к фигуре и делает ее объемной, да и джинсы слишком обтягивают ноги, отчего они кажутся шире. Если не вернуться на пару, а уйти домой будет слишком странно? Нет, показать свой страх — фатальная ошибка, он зацепится за это, поймет, что я все ее его боюсь, и тогда чего стоят все мои изменения? Вытираю лицо бумажными салфетками, приводя себя в порядок, припудриваю, наношу румяна, крашу губы, возвращаю себе образ уверенной девушки.
Оттягивать этот ужасный момент бесконечно невозможно и вот я уже поднимаюсь по лестнице, занимая свободное место в шестом ряду аудитории. Стараюсь не выдавать себя, держу максимально-нейтральное лицо и, наконец, усаживаюсь, а спиной чувствую его тяжелый взгляд. За столько лет, я как счетчик Гейгера научилась считывать радиоактивные волны его присутствия. Это чувство, когда холодок проходит от макушки до поясницы, и шея вдруг словно немеет, а затылок покрывается роем мельчайших уколов. Узнал! Сомнений не было.
Преподаватель что-то диктует, просит записать, но даже он не может отвлечь меня. До конца пары все мои мысли сосредоточены лишь вокруг бывшего одноклассника. То проваливаясь в пучину страха, то уговаривая себя, что все изменилось, и как прежде уже не будет, досиживаю до конца пары. Удивительная вещь время — минуты то тянутся, как густой сироп, стекающий с ложки, то незаметно растворятся, подобно кубику сахара в горячем чае. Полтора часа прошли слишком быстро, я не успела принять решение, поэтому спешу покинуть зал вместе с кучкой студентов с первых рядов, продолжая уговаривать себя успокоиться, ведь прошло целых три года, и Радецкий, вероятно, свою гадкую натуру оставил в прошлом, перерос.
Глава 2
— Ворона! — не перерос…
Я вздрагиваю, услышав до судорог знакомый голос. Если бы меня спросили, какое слово я чаще всего от него слышала в школе, не раздумывая ответила бы: «ворона». Покинув зал одной из первых, я надеялась, что мы не пересечемся, ведь в планах было не пойти на следующие пары. Но Радецкий, видимо, задался целью меня найти. Набираю в грудь побольше воздуха, невзначай разворачиваюсь, смеряю нового одногруппника долгим, но скучающим взглядом, и, наконец, выдаю: