— Поэты?.. Господи!..
— Это было на Невскомъ. Гдѣ то недалеко отъ Владимірской, кажется даже, что это было въ залѣ газоваго общества. Былъ слякотный вечеръ, Володя встрѣтилъ меня на вокзалѣ.
— Володя встрѣтилъ!.. Подумаешь, Шурочка, какая честь!..
— Мы поѣхали на трамваѣ до Невскаго, потомъ шли пѣшкомъ. Помню, на панеляхъ была жидкая, сѣрая, растоптанная грязь и мы оба скользили по ней. Было очень много народа и мнѣ казалось, что всѣ на насъ смотрятъ. Мы поднялись прямо съ улицы на четвертый этажъ по скудно освѣщенной лѣстницѣ и Володя провелъ меня изъ тѣсной прихожей въ маленькую узкую комнату. Тамъ за длиннымъ столомъ, накрытымъ клеенкой сидѣло человѣкъ пятнадцать. Мнѣ никого не представляли, ни съ кѣмъ не знакомили. Точно вошли, въ вагонъ что-ли? Помню — очень яркое, рѣжущее глаза освѣщеніе лампочекъ безъ абажуровъ, гулъ многихъ голосовъ, говорившихъ одновременно, кто стоялъ, кто сидѣлъ. Грязь на столѣ. Граненые стаканы съ чаемъ и пивомъ, бутылки, хлѣбъ, неопрятная масленка съ остатками масла, кожура отъ колбасы и противный запахъ пива и дешевой закуски. Валяются окурки. Кажется, еще было сильно наплевано кругомъ.
— Бррръ, — брезгливо поморщилась Женя. — Вотъ такъ Володя!.. А дома, чуть что не такъ, посуду швыряетъ.
— Дома онъ — баринъ… Тутъ — товарищъ, — тихо сказала Шура. Такъ вотъ… Кто-то кричалъ: — «нѣтъ, коллега, онъ не «акмеистъ», онъ просто бездарный поэтъ». Ему отвѣчали и по моему не впопадъ, — «называть Блока футуристомъ — позор!..».[1] Сидѣвшая посерединѣ стола толстая дама — она то и оказалась писательницей, — курившая толстыя мужскія папиросы, сказала густымъ точно мужскимъ голосомъ: — «ну уже и позоръ! Вы всегда преувеличиваете Блѣдный». Увидавъ Володю она поднялась со своего мѣста и протягивая черезъ столъ руку Володѣ сказала: — «что-же, коллеги, начнемъ. Виновникъ торжества на лицо. Идемте въ залъ». Какой то человъ-къ, которому Володя указалъ на меня, корридоромъ провелъ меня въ залъ. Тамъ было полно народа и очень душно. Собственно говоря мнѣ некуда было сѣсть, но мой спутникъ шепнулъ что-то студенту, сидѣвшему во второмъ ряду стульевъ и онъ уступилъ мнѣ мѣсто. Садясь я оглянулась. Въ залѣ было много людей по виду простыхъ, рабочихъ, должно быть. Bcѣ они были принаряжены, въ чистыхъ пиджачкахъ, въ цвѣтныхъ сорочкахъ съ галстухами и съ ними дѣвушки тоже просто, дешево, но парадно принаряженныя. Напротивъ интеллигенція, студенты и эти вотъ «поэты» были подчеркнуто небрежно одѣты. Барышни въ неряшливыхъ кофточкахъ, стриженыя, растрепанныя, съ горящими глазами, экзальтированныя. Передо мною сидѣла пара, хоть на картину: — онъ — студентъ въ красной кумачевой рубашкѣ, на выпускъ, подпоясанный ремнемъ, въ студенческой тужуркѣ на опашь, красный, рыжій, толстый, потный, едва-ли не жидъ, она тоже жидовка, рыхлая, все у нее виситъ, блузка подъ мышками насквозь пропотѣла и точно немытая. Передъ нами нѣчто вродѣ эстрады. На ней столъ, и за столомъ сидитъ человѣкъ пять, самая молодежь… Туда, сейчасъ-же вышелъ Володя. Его встрѣтили апплодисментами.
— Апплодисментами!.. Воображаю, каъ ты имъ гордилась!
— Онъ поклонился и сѣлъ. Потомъ и, какъ мнѣ показалось довольно долго, впрочемъ я такъ волновалась, что у меня совсѣмъ утратилось ощущеніе времени, выбирали предсѣдателя и президіумъ. Предсѣдательницей выбрали писательницу, она сухо поблагодарила за избраніе и сѣла за середину стола. Развернула какую то бумагу и скучающимъ голосомъ произнесла: — «объявляю собраніе открытымъ. Слово предоставляется товарищу Владиміру Матвѣевичу Жильцову».
— Подожди… Какъ былъ одѣтъ Володя?..
— Какъ всегда. Въ своей курткѣ съ отложнымъ воротникомъ. Шея и грудь открыты. Онъ всталъ, нагнулся впередъ, голова задрана кверху, одна рука въ карманѣ.
— Какъ онъ говорилъ?.. Онъ же долженъ хорошо говорить. Дедушка считался лучшимъ проповѣедникомъ. О чемъ же онъ говорилъ?..
— Быть можетъ потому, что все таки я продолжала очень волноваться, я плохо какъ то запомнила его рѣчь. Да многаго и не поняла. Какъ могли его понимать рабочіе?.. Говорилъ онъ складно, пожалуй, хорошо, безъ запинки. Но постоянно повторялся, точно вдолбить хотѣлъ свою мысль, и очень уже долго. Больше двухъ часовъ. Я устала.
Note1
Акмеисты — отъ греческаго слова «акме» — вершина — группа поэтовъ, основанная Сергѣемъ Городецкімъ и Н. С. Гумилевымъ въ 1912-мъ году. Почти одновременно появились и футуристы съ Игоремъ Сѣверянинымъ и Манковскімъ.