« Если ты хочешь уйти сейчас, то, значит, все, что было между нами – ложь? Ты победил меня ложью, вынудил дать слово Наместника, от которого я отступиться не могу… И теперь, добившись своего, ты хочешь уйти?!»
Наместник сжал пылающую от гнева голову ладонями. Что делать, что нужно теперь сделать? Запретить нельзя, он уйдет самовольно и просто погибнет у ворот крепости людей. Отговаривать… От чего? От внезапно наступившего момента прозрения? От осознания того, что все это было детской игрой, прахом, лживой декорацией?
Мыш шагнул в освещенный круг, воин внимательно вгляделся в его лицо. Упрямо сжатые губы, закаменевшее истинное лицо. Ему плохо, очень плохо, если он снова в истинной форме.
Юноша внезапно поднял на Ремигия угрюмый взгляд. Да, голодом его не испугать.
– Эйзе, дай мне немного времени… Скоро мир будет заключен и мы оба вернемся на землю Империи.
– На земле Империи, среди людей… Где мое место, мой господин?
Лицо Наместника начало перекашивать нервной мучительной судорогой. Мыш задал тот вопрос, который сжигал сердце воина уже очень давно. Ни среди людей, ни среди тварей им обоим не было места, впрочем, так же, как и поодиночке. Теперь, после всего, не было…
Эйзе жестко смотрел в кривящееся от бешенства лицо человека. То, что он просил разрешения уйти, это была плата за дни, проведенные вместе, за клятву дать мир его народу. Ушел бы и так, ни одна стража не удержала бы.
– Если ты уйдешь сейчас, я нарушу данную тебе клятву и прерву переговоры.
« В любви нет правил и обязательств. И в любовной войне мало чести. Но я хочу удержать дурную голову рядом с собой. Просто потому…»
Да просто потому, что были теплые деньки и смешные выходки Мыша, любовь, чувство искупления вины, сложное приручение бешеной твари. Ледяные иглы снега разрушают воспоминания о них, но ведь это было, было!
– Не побоишься посмертия за нарушение клятвы?
– Испугал!
« Да то, что ты вытворяешь со мной сейчас, ни с каким посмертием не сравнится! Убил бы… Если бы смог…»
– Мой господин! – Осторожный оклик Ярре за дверью прервал поединок душ двух воинов.
Ремигий тяжело поднялся с кресла, шагнул к дверям:
– Вернусь, продолжим разговор…
И уловил ледяную насмешку в глазах Эйзе.
« Вот как… А он умеет отвечать жестокостью на жестокость. Похоже, я очень обманулся в нем. Ладно, чего уж теперь жалеть!»
Старый сотник напряженно вгляделся в лицо Наместника.
– Мой господин?
– Что ты хотел?
– Сотник охранения доложил, что возле стен какое-то движение. Похоже, нас обманывают.
– Отвлекающий маневр? Их не так много осталось?
– Перевалы почти совсем занесло, возможно, это те, кто не смогли вернуться домой…
– Усиль караулы и пусть сотни будут готовы выступить.
– Да.
Наместник уловил вопрос в глазах Ярре. И внезапно решился:
– Мыш просит отпустить его из крепости…
Старик отшатнулся от неожиданности, тихо спросил:
– Что вы решили?
– Нет…
– Но он попытается уйти самовольно, если захотел подобное. Ведь мы никогда не могли удержать ни одного из них.
Ремигию не хотелось напоминать о судьбе Лиса. И он промолчал. Да только полуседой старик не забыл.
– Лис уже попадался в руки к людям, едва не погиб. Похоже, ваш… тоже хочет попробовать.
– Говорит, что устал быть рядом со мной…
Ярре только головой покачал. После болезни Эйзе сильно изменился, это было видно со стороны.
– Я не отпущу его, хотя он говорит, что среди людей для него нет места…
Сотник молча кивнул. Место для их любви было только здесь, на землях тварей, под холодным солнцем и стрелами снега. Ярре тоже отлично это понимал, знал Лис. Только Одиночка опять рвался на волю. Куда? Возврата нет…
– У тебя все?
Ярре кивнул. Наместник тяжело шагнул в сторону двери в спальню, почему-то ноги стали чужими, не шли.
Мыш встретил его по-прежнему вызывающим взглядом.
– Ваши зашевелились, Ярре говорит, что есть движение возле стен крепости. Похоже, жрать уже стало нечего… Ладно, надеюсь, Владыка станет уступчивей…
Ремигий говорил намеренно грубо, оскорбляя Мыша. Просто потому, что хотелось вернуть ту боль, которую доставил ему мальчишка. То, что едва выживший Эйзе ему не противник сейчас, воин не понимал…
– Я не отпущу тебя. И, если уйдешь самовольно, прерву переговоры, заморю твоих родичей голодом. Зима в этом году ранняя, так что весной, надеюсь, нам не с кем будет сражаться.
Мгновенное движение хрупкого тела к оружию воина. Наместник привык доверять Эйзе настолько, что даже и не подумал о таком исходе их разговора. И не отшатнулся, когда лезвие кинжала коснулось его шеи, легким ветерком шевельнуло черные волосы человека.
– Решил исполнить приказ Владыки сейчас?
Безумная яркая синева глаз твари. И спокойная усмешка во тьме глаз Наместника в ответ. Ярре был прав: сам запросил смерти. Конечно, ослабевшего после болезни Мыша скрутить можно было в одно мгновение, но не хотелось. Ничего не хотелось. Просто потому, что фальшивые чувства испарились под яростным натиском судьбы. И ничего не осталось из того, чем была наполнена жизнь еще вчера.
– Что медлишь? Страшно?
Оружие отлетело в сторону, Мыш внезапно рванулся в сторону, к двери, ведущей в сад, на холод, на ледяной покров земли. Да ведь прятаться было негде! Сожжен терновый куст при погребении наследника Цезариона с примесью крови тварей. Голая выжженная земля. Холод, мрак. Боль…
Черная ругань сорвалась с губ Наместника, и он полуголым выскочил вслед за Мышом. Глупая мышиная головенка, кто же рвется в ледяной сад из теплого дома!
Тварь удалось перехватить за мгновения до того, как он попытался выбраться из ограды. Ремигий просто схватил отчаянно сопротивляющегося Мыша в охапку, изо всех сил затряс за плечи, забывая, что юноша только-только оправился от болезни и резкие движения ему еще запрещены.
Светлые легкие волосы рассыпались по плечам, сковав руки воина незримой хрупкой цепью. Полные гнева и отчаяния глаза Эйзе напротив. Гнева… А не холодного вежливого равнодушия.
– Эйзе, опомнись! Ну хоть ты-то меня не бросай!..
Полное безумие – пытаться образумить того, кто только что пытался тебя убить. Но без Мыша… Нет жизни…
– Опомнись! Ведь я люблю тебя! Опомнись, прошу!
Зло и неприязненно скалятся острые мышиные зубки. Он не захочет вернуться, он уже все решил. Как всегда, сам. Приговорил и приводит приговор в исполнение…
– Мыш!
К ногам юноши из рода тварей брошено все: гордость, гордыня, сословная спесь, длинная череда предков, честь и слава рода. Еще немного, и жизнь последует туда же… Что еще ты хочешь получить, мой возлюбленный? Мою ненависть? А вот нет ее… Не стало… Замерзла или заснула на холодном зимнем ветру…
По телу твари проходит мерзлая судорога, воину удается поймать дикий взгляд широко раскрытых синих глаз. Слез нет, да их и не будет, ледяной ветер высушит любые, даже самые горькие.
– Идем, Мыш. Идем домой. Там поговорим. Идем…
– То, что ты сказал – правда?
– О чем?
Наместник отшатывается от гневного взгляда твари.
– А, про любовь? Да, правда. Наш род проклят, умирают те, кого полюбит Цезарион… Вот так. Поэтому тебе совсем не нужно бросаться со скалы или ждать, пока тебя сожгут соплеменники…
− Тогда мы уже заплатили…
И не надо спрашивать: «Кем?» Это тебе он – просто ошибка богов, дитя ненависти и раздора. Похоже, Мыш желал появления своего наследника.
− Я не знаю, может быть… Идем обратно, очень холодно.
Эйзе отвел руки Ремигия, протянутые к нему, и медленно двинулся обратно к дому. Светлые легкие волосы взвились яростной гривкой под порывом злого зимнего ветра. На краткие мгновения Наместник увидел боевую форму Мыша, видимо, он не в силах был удерживать свои преображения, либо был слишком слаб еще, либо не контролировал себя в гневе и боли. Совсем другой. Не ребенок, не забавная игрушка. Молодой воин, добровольно пошедший на унижения, чтобы выполнить долг перед своим народом. Цезарион словно прозрел за эти краткие мгновения. И увидел Эйзе таким, каким, видимо, он и был изначально. Другой, совсем другой…