— Мы не в кино, Сиенна. Пойти в ФБР, чтобы они поймали плохих парней, — это не так просто, будто это можно сделать перед утренним кофе. Я бегал и прятался от семьи Эспозито годами, Сиенна. Они убили мою дочь. Если бы существовал какой-нибудь другой способ уничтожить их всех, я бы сделал это давным-давно.
Сиенна повернулась и отошла к окну. Я мог видеть, как двигались ее плечи, когда она плакала, слышал тихие всхлипы, выражающие ее сердечную боль.
— Они не остановятся. Они, черт возьми, никогда не остановятся. Это единственный способ, благодаря которому я смогу защитить тебя и нашего ребенка. — Я подошел и обнял Сиенну за талию, положив ладонь ей на живот,
Я услышал, как Сиенна резко вздохнула, ее тело задрожало.
— Я обещала маме, что позабочусь об отце.
— Мне жаль.
Это было все, что я мог сказать. Не было никаких слов, ничего, что могло бы облегчить бремя той цены, которую пришлось заплатить этой женщине просто потому, что она любила меня.
Сиенна прислонилась ко мне, как будто нуждалась в моей поддержке, чтобы не упасть. Я с трудом сглотнул, прижался губами к ее затылку и зажмурил глаза.
— Хорошо, — прошептала Сиенна, затем повернулась ко мне лицом. — Ты прав. Речь больше не идет только о нас. И если отказ от всей моей жизни и всех, кто мне дорог, означает, что я смогу быть с тобой и сохранить нашего ребенка в безопасности, я сделаю это. Но мои братья должны знать.
— Сиенна…
— Мы не должны им ничего говорить. Куда мы едем или с кем будем. Я просто хочу попрощаться. Они должны знать, что я в безопасности.
Мне это не понравилось. Интуиция говорила мне, что это чертовски рискованно, но сердце подсказывало, что я и так требую от нее слишком многого. Сиенна отказывалась от всего — от каждой долбаной мелочи в своей жизни. Если это было то, что ей нужно от меня, то я должен был сделать так, чтобы это сработало.
— Хорошо. Но после того как мы попрощаемся, Сиенна, ты больше никогда не сможешь связаться с ними. Никаких контактов. Мы должны прожить остаток жизни так, как будто их не существует. Ты понимаешь это?
Прикусив нижнюю губу, Сиенна кивнула, и я притянул ее к себе и крепко обнял.
— Мне чертовски жаль.
— Я не сожалею. — Сиенна обвила руками мою талию. — Я люблю тебя, Ной. Нет ничего, чего бы я не сделала, если бы это означало, что мы могли быть всегда вместе.
Она прижалась щекой к моей груди.
— Ты — тот самый.
Эпилог
Ной
Она выросла, но ее ладошка по-прежнему казалась невероятно маленькой в моей руке. Изящные пальчики. Нежная кожа. Ее волосы стали длиннее, изящные локоны спускались до самой талии. Заколка в виде цветка, удерживающая пряди на ее лице, была того же цвета, что и ее розовое платье с оборками в виде бабочек.
Я взглянул на ее ноги. Босые. Она всегда была босиком. Мы с мамой постоянно пытались заставить ее носить обувь, особенно по воскресеньям, когда она ходила в воскресную школу. Всю дорогу до церкви нам приходилось выслушивать ее жалобы на то, что ее пальчики не могут дышать. Она неохотно ходила на занятия в воскресную школу в туфлях и с недовольным личиком. Она всегда так делала, когда обижалась на нас за то, что мы не даем ей свободу. После церкви она выбегала к нам с улыбкой, огромной как мир. Босиком.
— Папочка, я так взволнована. А ты взволнован?
— Да, — улыбнулся я, глядя на нее и восхищаясь искренним восторгом, который излучали ее большие голубые глаза.
— Ты уверен, что это произойдет сегодня?
— Конечно, уверен.
— Папочка, ты уверен?
— Да, милая. Я точно уверен.
— Уверен-уверен?
Я хихикнул и сжал ее руку.
— Уверен-уверен.
— Классно!
Она указала на пустую деревянную скамейку прямо в центре парка.
— Мы можем пойти посидеть там, пока ждем?
— Конечно. Почему бы тебе не побежать вперед и не занять ее, пока этого не сделал кто-то другой? Я поспешу за тобой.
Она бежала к скамейке, визжа, подпрыгивая и кружась. Ее волосы развевались вокруг ее крошечной фигурки. Мое сердце готово было разорваться. Я чувствовал это с того самого дня, как она родилась, когда крепко обхватила всеми пятью пальчиками мой большой палец и сжала его. Я убедил себя, что сжатие было способом моей новорожденной девочки попросить меня, чтобы я никогда не отпускал её. И это было первое, что я ей сказал.