Яр прищуривается. Смотрит оценивающе, он всегда так делает, словно решает, достаточно ли, по его меркам, решительно я настроена, чтобы тратить на это время.
Стоит. Это говорит за него однобокая, пренебрежительная усмешка.
– Что, Лиса, накрылись твои ночные вылазки с Зайкой? – спрашивает издевательски.
Я закипаю. Только этот его намекающий на что-то грязное тон… А ещё он даже не думает отнекиваться, что это именно он сдал меня матери.
– Сволочь! – срываюсь с места.
Не уверена, что действительно была готова его ударить, просто хотела, чтобы он перестал так радоваться тому, как первоклассно находит мои самые уязвимые места. Рука сама взмахивает вверх, желаю сбить хоть немного с него спесь, но получаю тотальное порождение.
Он почти и не двигался. Проворачивает всё так, что глазом не успеваю моргнуть, как он выхватывает биту из моей руки. Один шаг на меня, и вот он уже второй рукой прижимает меня к косяку двери, что выступы впиваются в лопатки. Выражение лица ожесточённое, но по Рогозину в принципе обычно сложно понять, какие эмоции он испытывает: положительные или отрицательные. Кроме одного – они в нем горят. Взрывные и дикие. В точности, как его глаза, когда Яр нагибается к моему лицу, упираясь предплечьем в ключицу. У меня перехватывает дыхание, сердцебиение разгоняется до громоздких, громких ударов, отдающихся прямо по руке Рогозина. И не у меня одной такая реакция, слева слышится вздох, а потом тишина. То ли его кукла замерла в ожидании, то ли от нервов потеряла сознание. Я бы предпочла второе. Не хочу, чтобы кто-то видел наши извечные перепалки. Потому что Яру всё равно, что у нас свидетели. Он будет поступать и говорить, что и как того хочет.
– Это моя бита, Лисицына, – удивительно, что для того, чтобы знать этот факт, он на неё даже ни разу не посмотрел. У него всегда одна цель – мои глаза, в которые смотрит так, что хочется увести взгляд. Тяжело мыслить ясно, особенно когда всё время вспоминаешь моменты, когда в них не было столько холода, даже если его красивые губы трогает усмешка. Его голос понижается, взгляд становится уже: – Всё ждал, когда ж она ко мне вернётся. – Издевается. Играет. Испытывает. Приближаясь, смотрит в глаза и ухмыляется: – Не уж то, Лисёнок, и впрямь думала, что так просто всё сойдёт тебе с рук?
Не думала. Вообще ни о чём не думала, когда неслась в его дом, даже толком не одевшись. То, что наговорила мне мама… Какой низкой и доступной Яр меня выставил… И не только меня. Что она наговорила маме Вадима… до сих пор ведь не представляю, как смотреть ему в глаза.
– Ты подставил меня, – зло, почти что шипя цежу, но от этого ухмылка на губах Рогозина становится только более недоброй. – И ладно мы с тобой… Что ты настолько подлый, я даже не сомневалась. Но ты хоть понимаешь, что подставил не только меня?
Яр вновь усмехается. Упирается локтем в стену над моей головой, нависая точно громоздкая, тёмная туча. Выглядит так, будто произошло то, что наконец его заинтересовало.
– Что мальчик-зайчик в штанишки наделал, когда его взял за яйца разъерённый папа Серёжа?
Да ему ещё и весело. Сволочь!
– Не называй его так!
– Его сама жизнь так назвала, Лисицына, я здесь не при чём, – заявляет нагло, будто эта шутка ещё может быть актуальна. Детский сад, школа, – ещё понимаю, когда кто-то издевается над тем, что не повезло с фамилией. Но блин Рогозину уже девятнадцать, а он всё успокоиться не может. К тому же, лично мне, очень нравится фамилия «Зайка». Но Яр, конечно же, не останавливается, продолжая меня раздражать. – Простая математика, Ева, – он окидывает взглядом мои волосы. – Лисы рыжие, зайцы трусливые.
Со скрипом стискиваю зубы, гневно дышу, но предпочитаю не втягиваться в этот глупый разговор.
– Верни мой дневник, – вместо дальнейших баталий, требую я, но Яр лишь непринуждённо пожимает плечом.
– А кто сказал, что он у меня? – не отрицает, что не понимает, но и не признаётся, что его взял.
Я не верю ему.
– Ну как-то же ты обо всём узнал! Значит, ты читал его! А значит, он у тебя. Поэтому верни мне его, Ярослав, – проговариваю почти по буквам, показывая, что шутки мне надоели. – Я всё ещё в твоей комнате, и если не хочешь, чтобы продолжила крушить её, верни мне дневник.
Уверена, звучала я крайне убедительно, но на Рогозина это не особо действует, хотя и взгляд становится чуть острее. Он кивает в сторону хаоса, устроенного мной.