Выбрать главу

вам бы не стоило брать!

Виновен!

Этот лук был прекрасен, Боже!

Словно дева на брачном ложе.

Нежных рук он жаждал. Умелых,

чтобы небо пронзали стрелы.

Начиненные миозином

мышцы сжались жгутом резинным,

а потом, словно пасть гадючья,

враз распялились пальцев крючья.

Чуткий лук легко до предела

распрямил согбенное тело.

Тетива, прогудев жеманно,

в наруч звякнула злым чеканом,

и стрела, получив свободу,

взмыла жалом вверх к небосводу.

Песню пела, легко летела…

пронизала ласточки тело.

И кому я тупо талдычу

про ненужную мне добычу!

И кому сказать, сквернословя,

что совсем я не жаждал крови.

Алость пятен и лук — улики.

В небе тучи, как судей лики.

Воздух давит, тяжел, свинцовист,

и черней Преисподней совесть.

Я, может, лгу. Но лгу я складно

"Никогда не верь написанному!"

/Терри Пратчетт — "Посох и шляпа"/

О мой лирический герой,

то крайне робкий, то нахальный!

Как я завидую порой

твоим страстям маниакальным!

Решив, что так велит судьба

В души порыве вдохновенном

ты давишь из себя раба,

затем привычно режешь вены.

А я у костерка сижу,

самодовольство излучаю,

нутеллу мажу по коржу

и пью вторую чашку чаю.

И мне в уютной простоте

с Ахмедом дружеской беседы

уже плевать на страсти те,

переживания и беды.

Плевать на весь безумный фарш,

что в мозг твой вписан, как шпаргалка.

Ты, — мой карикатурный шарж.

И мне тебя почти не жалко.

Когда-то, в древности рябой,

сравнимой с мамонтовым бивнем,

возможно, я и был тобой,

смешным, восторженным, наивным.

Но мѝнул срок и вышел прок,

Обузой стало вольнодумство.

Я принял жизненный урок,

и твой черед творить безумства.

Покой порой грозит хандрой,

но мне по сердцу тишь такая.

О мой лирический герой!

Бунтуй, покой мой сберегая!

На полнолуние

Ах, подруга! Право, не спеши

каждому распахивая двери.

В темных уголках своей души

прячем мы озлобленного зверя.

Может маска добрых слов вполне

скрыть от всех влеченье роковое

Разве только ночью, при луне

выдаст зверь себя протяжным воем.

Берегись, опасность велика!

Кто-то за сговорчивость коровью

заплатил уже наверняка

кошельком, сединами и кровью.

Чу?! Никто не воет при луне?

Ты купилась на подколку злую?

Ну теперь, подруга, веришь мне?

Дай, тебя я в шейку поцелую!

Лучики Луны летят, легки

и объятья наши сжались туго.

Так зачем же в шею мне клыки

грубо погружаешь ты, подруга?

Раса-Лила

Солнце-Сурья ретив, огнегрив, мощноплеч

встал над кручей под клёкот орлов.

И танцует Восхода струящийся меч

в сланцах вздыбленных скальных стволов.

Гибнут тени и рвутся туманов слои,

где тюрбаны снегов набекрень.

Танец страсти и грации, танец змеи.

В Гималаях рождается день.

С непокорных голов осыпается прах

самым гиблым ущельям на дно.

С раса-лила* рождается утро в горах.

Вам, ослепшим, понять не дано.

* Ра́са-ли́ла — священный индийский танец. Вишну танцует этот танец со всеми душами, размножив себя для каждой.

Тепло и запах хлеба

Мы не вóльны, недовольны

Мы расстроены всерьёз.

Наш ковчег несет по волнам

среди ливней, бурь и гроз.

А судьба на коромысле

и, в предчувствии конца,

в суете мятуться мысли

и сжимаются сердца.

Но не все еще пропало:

все, что надо, — под рукой.

Ведь для счастья нужно мало:

запах хлеба и покой.

Загляни в каюту чью-то

где тепло среди зимы.

Квинтэссенция уюта.

То, о чем мечтаем мы!

Мир — уютная каюта,

лишь на миг глаза зажмурь!

Умиления минута

посильнее гроз и бурь.