А тут недавно высоко над Царьградом пролетали журавли из вечно теплых стран на далекий родной север, так у него чуть не разорвалось сердце. Точно таким же клином полетят они над Домовичами и такое же непонятное печальное курлыканье будут ронять с неба на родную Кукшину землю.
Афанасий не устает дивиться Кукшиной привязанности к неприветливой холодной родине. Он допрашивает Кукшу:
— Ну, а если бы ты сделался богатым здесь, в Царь-граде, если бы у тебя появился свой дом, рабы, виноградники в окрестностях города, ты все равно мечтал бы вернуться на родину?
В ушах Кукши все еще звучит удаляющееся курлыканье, он тихо говорит:
— Не знаю…
Однажды в кружке патриарха Фотия шел разговор не столь ученый, как обычно. Рассуждали они об ослаблении у молодежи чувства любви к отечеству, сокрушались, что бывают случаи, когда ромей переходит в мусульманскую веру и даже сражается против своей отчизны.
Афанасий, самый молодой участник беседы, задумчиво сказал:
— В нашем доме есть слуга, северный тавроскиф по происхождению. Он совсем юн, ему лет пятнадцать или шестнадцать. Он необычайно привязан к родине, которую видел в последний раз еще лет одиннадцати и которой больше никогда не увидит. Какая устойчивость чувства! А ведь он еще почти язычник, он лишь недавно выучился читать и писать!
Разговор пошел о том, что византийскому государству следует предпринимать всяческие усилия к тому, чтобы распространять свет христианского учения среди северных варваров. Михаил, священник церкви святого Акакия, сказал, глядя куда-то вдаль, может быть, в заснеженные просторы неведомой Тавроскифии:
— Я верю, что на почве молодого народа, грубого, но чистого сердцем, православие расцветет так пышно, как нигде и никогда еще не расцветало. Вспомните, ведь не случайно проповедь апостолов господа нашего нашла гораздо больший отклик у необузданных язычников, нежели у ведающих закон иудеев.
Юный Патрокл, начальник одного из гвардейских отрядов, заметил:
— Распространение православия среди северных варваров способствовало бы прекращению их разорительных набегов и помогло бы нам подчинить их.
— Так оно и будет, — сказал патриарх Фотий. — Среди скифов, живущих к востоку от Тавриды, уже много христиан, свет православия проникает от них и дальше на восток — к хазарам. Очень важно, чтобы теперь истина как можно скорее отправилась в поход на север. Тогда империя и христианство получили бы могучего союзника против наступающих мусульман.
Из патриарших палат на площадь Августеон Афанасий выходит вместе с Патроклом.
— Скажи мне, — спрашивает Патрокл, — отчего ты не хочешь сделать карьеру в гвардии? Здесь тоже нужны просвещенные и благочестивые люди, я и мои друзья оказали бы тебе немалую помощь.
Афанасий отвечает:
— Гвардейская карьера не для меня. Мне с младенчества нравилась жизнь созерцательная. Я гораздо более склонен к размышлению, чем к действию. Поэтому я и готовлюсь вступить в духовное звание.
— Ну что ж, дай тебе бог, — говорит Патрокл.
Не доходя изваяния императора Юстиниана, они прощаются. Патроклу надо идти в Большой царский дворец, где он служит, а Афанасий поворачивает направо, на Месу. Уже простившись с приятелем, Афанасий вдруг что-то вспоминает и окликает его.
— Дорогой Патрокл, — говорит он, — ты только что звал меня вступить в гвардию.
Предлагаю тебе человека, гораздо более подходящего для этого дела, нежели я, — настоящего, испытанного воина, родом тавроскифа. Это Кукша, мой слуга, о котором я давеча говорил и которого ты великодушно помог мне выкупить. Среди тех, кто служит его царственности, есть и Кукшины единоплеменники, так, что никого не удивит появление во дворце еще одного тавроскифа. А у тебя, между прочим, будет там верный человек.
Удивительный город Царьград! Здесь ничего не стоит умереть с голоду, но, если повезет, можно весьма преуспеть, даже не прилагая к тому особых усилий. Судьбу человека может круто повернуть сущий пустяк, случайная встреча или разговор двух приятелей. Глядишь, вчерашний раб в один прекрасный день становится царским гвардейцем, получает меч и хорошее жалованье, носит красивую одежду и живет в царском дворце. Вот какие вещи случаются в Царьграде!
Глава восемнадцатая
В БОЛЬШОМ ЦАРСКОМ ДВОРЦЕ
Когда-то Кукшу поразил своим богатством конунг Хальвдан Черный: чего только не было в его обширной усадьбе! Но против византийского царя мурманский конунг — жалкий бедняк, его жилище — убогая лачуга по сравнению с самым незначительным строением из тех, что составляют Большой царский дворец.