Мы загнали лодку в камыши как раз против поплавков. Замаскировались. Теперь нам осталось одно - ждать, долго ждать, может быть, даже всю ночь, до самого рассвета, пока не приедет Кныш выбирать рыбу.
- Спать нельзя. Ни минуты. А то начнём клевать носом, разморит - будем как мокрые курицы, и ничего не выйдет, - сказал Кукурузо.
- Ты прав, - вздохнул я. И мне тут же захотелось спать. Я широко раскрыл глаза, всматриваясь в темноту, в которой еле-еле можно было различить на фоне неба очертания камышей, но глаза сами собой слипались, и приходилось время от времени окунать руку в воду и протирать их.
Наверное, нет ничего труднее, чем не спать, когда хочется спать. И, наверное, нет более длинных минут, чем те томительные минуты полусонного ожидания в темноте...
- Не спи, потому что прозеваем, - шипит с кормы невидимый Кукурузо.
Если бы он знал, как мне хочется именно прозевать! Да разве с ним прозеваешь, с таким упрямым! Неужели он в самом деле не боится?
Фантазия рисует мне страшные картины: Кныш, хищно оскалившись, бьёт меня веслом по голове, я падаю с лодки, глотаю воду, задыхаюсь, водоросли опутывают меня и... Мне даже вправду становится тяжело дышать. И зачем мы влезли в это дело! Действительно, кто знает, что может быть! А что, если случится то, о чём я только что думал... Это ещё хорошо, если найдут наши тела. Тогда будут торжественные похороны, с музыкой, с речами и выступлениями. Хоронить будет вся школа, всё село. И все будут плакать. И Гребенючка, размазывая по щекам слезы, будет говорить: "А я же видела его накануне. Он был такой хороший, такой вежливый - помогал мне вытаскивать ведро из колодца. И Ганей называл. Я ещё ему девять копеек одалживала. Знала бы - и пятьдесят отдала ему насовсем. Какой был хлопец!"
Мне становится так жалко себя, так жалко, и я сам кажусь себе таким несчастным, что начинает щемить в горле.
Но Кукурузо ничего этого не понимает. Он опять шипит с кормы:
- Не спи!
И я трагическим шёпотом отвечаю:
- Да не сплю я, не сплю, чего ты!
Время идёт. То ли глаза привыкли к темноте, то ли становится светлее, но уже лучше видны камыши, и вода блестит, и клубятся в небе облака. А может, это уже светает?.. У меня такое впечатление, что мы сидим целую вечность.
И вдруг - словно кто пырнул меня чем-то острым в грудь. Из темноты вынырнула лодка. Она плыла прямо на нас. Ближе, ближе, ближе.
В лодке грозная фигура гребёт веслом. Кныш!
Сердце повисло у меня на тоненькой ниточке - вот-вот оборвётся.
Я обхватил руками нос лодки, не шевелюсь.
И тут на корме звонко щёлкнул курком Кукурузо и срывающимся басовитым голосом изо всех сил крикнул:
- Р-руки вверрх!
Я забыл про фонарик, забыл, что мне надо кричать, и панически взвизгнул:
- Дядя милиционер, сюда!.. Дядя милиционер, туда! И замер испугавшись собственного голоса.
- Руки вверх! Руки вверх! - скороговоркой и уже не так басовито повторил Кукурузо и тоже растерянно умолк. Какое-то мгновение было тихо, потом...
- Га? - будто недослышав, спросила "грозная фигура". И... что-то глухо ударилось о дно нашей лодки - это выпало из Кукурузовых рук ружьё. А я на всё небо разинул от неожиданности рот. И, только сейчас вспомнив о фонарике, нажал на рычаг, выдавливая из него свет.
Перед нами был... дед Варава.
- Диду, это вы? - плаксивым растерянным голосом спросил наконец Кукурузо.
- Да я же, я, - сказал дед, подплывая к нам. - Не узнали?.. Так как же это вас понимать? В разбойники, внучек, пошли, значит? Ружьё на людей наставляешь? С наукой ничего не вышло, так в разбойники подались?..
- Да что вы, диду? - взвизгнул Кукурузо. - Такое скажете! Какие там разбойники! Вот гляньте только! А ну присвети, Павлуша.
Я зажикал фонариком. Я готов был всю ночь жикать, так я был рад, что это дед Варава. Я просто готов был его целовать. Страх мой -как корова языком слизнула. Раз это дед Варава, я уже не боялся ничего на свете. Я направил свет фонарика на поплавки.
- Ага, - сказал дед, - вижу. Сети. Значит, не разбойники, а браконьеры вы... Обрадовал, называется... Те же самые штаны, только застёжка сзади.
- Да что вы, диду! Это же не мы, это же не наши. Это Кныш. Мы выследили его и хотим задержать.
- Вот оно что? Кныш? А вы не ошибаетесь?
- Да мы своими глазами видели! - теперь уже не удержался я. - И как ставил, и как выбирать один раз приезжал... Вдвоём с Кнышихой.
- Ну, тогда другое дело. Тогда вы молодцы. Только рано вы его" ждёте. Он приедет под утро, часа в три-четыре. А сейчас ещё двенадцати нет.
- Да ну! - удивился я.
- А вы думали, что уже и ночь прошла? Давно ждёте?
- С самых сумерек.
- Вот бедняги. И не заснули. Ну так ложитесь, а я подежурю, раз так. А потом разбужу.
- Да что вы - мне вовсе не хочется спать, - хорохорился Кукурузо.
- И мне, - вынужден был сказать и я.
- Ну смотрите, - равнодушно сказал дед и осторожно стал загонять свой челнок в камыши рядом с нашим.
Мы молчали. Кукурузо, видно, ждал и боялся дедовых расспросов. Но дед молча маскировал свой челнок камышами. В таких случаях всегда лучше самому что-то спрашивать. И Кукурузо наконец несмело спросил:
- Диду, а вы как здесь очутились?
- Топиться ехал. С горя. Что у меня внук такой непутёвый.
- Да не шутите, диду.
- Вот, интересно мне с тобою шутить!
- Ну, скажите, диду, - канючил Кукурузо.
- Ты же мне соврал, чего же я должен правду тебе говорить.
- Да я... - запнулся Кукурузо. Что же тут скажешь?
- Эх-хе-хе, - печально вздохнул дед. - Куда же я мог ехать!.. Тебя, дурачка, искал... Взялся это я сегодня днём ружьё своё чистить. В воскресенье же открытие охоты. Решил и твоё почистить. Думаю, хоть и двоечник ты, а жалко - всё равно надо же из тебя охотника сделать. Гляжу - нет твоего ружья. Туда-сюда, всю хату перерыл - нету. Неужели, думаю, украл кто-то? Потом глядь - патронов почти половины нет (они же у меня, дурачок, на счету). Стал догадываться. Тем более, вижу, и стёганки нет, в которой ты со мной на охоту ходил... Но всё-таки решил проверить. И потащился аж в Пески к тётке Ганне... Вот так ты мои старые ноги жалеешь! Туда семь километров, назад семь. Там тебя, ясное дело, не нашёл... Ганне не стал ничего говорить, чтоб не волновалась. Ну, думаю, не иначе, как в плавни хлопец махнул, чёртова душа. Я и сам туда пацаном когда-то удирал... Пришёл из Песков - уже вечерело. Надо бы на утро поиски отложить, да на душе неспокойно. Всё-таки плавни - это не шутка. Не один фашист могилу тут себе нашёл. Чем дома сидеть, дай, думаю, поеду поищу. И поехал. Вот так-то...