— Нет, ни в коем случае! — категорически прошептал Кукурузо.— Я останусь на острове. А ты повезёшь его в милицию.
Мне стало совсем плохо.
— Да что… да как… да ну…— залепетал я.
— Подумаешь! Отведёшь к милиционеру товарищу Валигуре, и всё.
— Да Валигура же ещё спать будет,— чуть не заплакал я.— Что же я с этим бандюгой сам ночью буду делать? Он же меня задушит.
— Не бойся. Я дам тебе ружьё. Потом привезёшь.
— Н-не надо! Н-не давай! — теперь уже категорически прошептал я.— Я б-боюсь. Я ружья боюсь ещё больше, чем Кныша. Стрельну нечаянно, убью его, и меня расстреляют…
Я уже окончательно понял, что у Кукурузо никакого плана не было. Он всё продумал только до того момента, когда скажет: «Руки вверх!» — и Кныш станет, шатаясь, в лодке с поднятыми руками. А дальше, выходит, всё должен делать я. Дудки!
— Не! Так не будет! Я сам Кныша не повезу, как хочешь…
— Да ладно уж! Чего слюни распустил! До села вдвоём довезём, а потом я вернусь. Не знал я, что ты такой трус!
Мне стало стыдно. Кукурузо был намного храбрее меня. Ишь как уверенно держится! Я решил взять себя в руки.
Несколько минут мы молчали. И вдруг услыхали тихий шелест. Потом — плюх!.. А затем — ляп-ляп-ляп!.. Мы замерли. Сомнений не оставалось — Кныш забрасывал сети.
Мы напряжённо ждали. Наконец воцарилась абсолютная тишина. Кныш уехал. Мы подождали ещё немного. Тишина. Ни звука. Кныша нет.
— Ну, теперь на лодку и в засаду,— шепнул Кукурузо.
Он зарядил ружьё, дал мне фонарик, мы сели в лодку и тихо поплыли под берегом.
— О! Есть! — шепнул я. Я сидел на носу и первый увидел поплавки рыбачьей сети, которые белели на воде.
Мы загнали лодку в камыши как раз против поплавков. Замаскировались. Теперь нам осталось одно — ждать, долго ждать, может быть, даже всю ночь, до самого рассвета, пока не приедет Кныш выбирать рыбу.
— Спать нельзя. Ни минуты. А то начнём клевать носом, разморит — будем как мокрые курицы, и ничего не выйдет,— сказал Кукурузо.
— Ты прав,— вздохнул я. И мне тут же захотелось спать.
Я широко раскрыл глаза, всматриваясь в темноту, в которой еле-еле можно было различить на фоне неба очертания камышей, но глаза сами собой слипались, и приходилось время от времени окунать руку в воду и протирать их.
Наверное, нет ничего труднее, чем не спать, когда хочется спать. И, наверное, нет более длинных минут, чем те томительные минуты полусонного ожидания в темноте…
— Не спи, потому что прозеваем,— шипит с кормы невидимый Кукурузо.
Если бы он знал, как мне хочется именно прозевать! Да разве с ним прозеваешь, с таким упрямым! Неужели он в самом деле не боится?
Фантазия рисует мне страшные картины: Кныш, хищно оскалившись, бьёт меня веслом по голове, я падаю с лодки, глотаю воду, задыхаюсь, водоросли опутывают меня и… Мне даже вправду становится тяжело дышать. И зачем мы влезли в это дело! Действительно, кто знает, что может быть! А что, если случится то, о чём я только что думал… Это ещё хорошо, если найдут наши тела. Тогда будут торжественные похороны, с музыкой, с речами и выступлениями. Хоронить будет вся школа, всё село. И все будут плакать. И Гребенючка, размазывая по щекам слёзы, будет говорить: «А я же видела его накануне. Он был такой хороший, такой вежливый — помогал мне вытаскивать ведро из колодца. И Ганей называл. Я ещё ему девять копеек одалживала. Знала бы — и пятьдесят отдала ему насовсем. Какой был хлопец!»
Мне становится так жалко себя, так жалко, и я сам кажусь себе таким несчастным, что начинает щемить в горле.
Но Кукурузо ничего этого не понимает. Он опять шипит с кормы:
— Не спи!
И я трагическим шёпотом отвечаю:
— Да не сплю я, не сплю, чего ты!
Время идёт.
То ли глаза привыкли к темноте, то ли становится светлее, но уже лучше видны камыши, и вода блестит, и клубятся в небе облака. А может, это уже светает?.. У меня такое впечатление, что мы сидим целую вечность.
И вдруг — словно кто пырнул меня чем-то острым в грудь. Из темноты вынырнула лодка. Она плыла прямо на нас. Ближе, ближе, ближе. В лодке грозная фигура гребёт веслом. Кныш!
Сердце повисло у меня на тоненькой ниточке — вот-вот оборвётся. Я обхватил руками нос лодки, не шевелюсь.
И тут на корме звонко щёлкнул курком Кукурузо и срывающимся басовитым голосом изо всех сил крикнул:
— Р-руки вверрх!
Я забыл про фонарик, забыл, что мне надо кричать, и панически взвизгнул:
— Дядя милиционер, сюда!.. Дядя милиционер, туда!
И замер, испугавшись собственного голоса.
— Руки вверх! Руки вверх! — скороговоркой и уже не так басовито повторил Кукурузо и тоже растерянно умолк.