– Ты что, глухой? – переспросил старший помощник.
Сатюрнен снова не ответил, но, приняв реплику за приглашение, перескочил в шлюпку в один большой прыжок, несказанно удививший матросов.
Лодка переменила галс и взяла курс на корабль. Других вопросов старший помощник юному Сатюрнену не задавал, – в конце концов, то было дело капитана.
На «Прекрасной Леокадии» все взгляды были устремлены на шлюпку; капитан Ластик не отрывался от подзорной трубы до тех пор, пока лодка не оказалась в паре кабельтовых от судна.
По знаку старшего помощника Сатюрнен – опять же, в один скачок – первым забрался на палубу, едва не сбив с ног не ожидавшего от него подобной ловкости капитана.
– Онфлёрские громы! Ах ты, свинка морская!.. Вижу, вежливость тебе неведома! Да я – капитан Ластик!
Сатюрнен уже карабкался по рангоуту
Мальчуган в ответ лишь улыбнулся. Его уже окружили матросы, и старший помощник Мандибюль поведал капитану, что не смог вытащить из потерпевшего кораблекрушение паренька ни единого слова. Охваченный глубочайшим оцепенением, Сатюрнен таращил глаза. Внезапно он подскочил к капитану и обошел того кругом; затем то же самое проделал со старшим помощником, потом – с каждым из членов судовой команды. Один из матросов находился на рангоуте; Сатюрнен без малейших колебаний ухватился за канат и в мгновение ока забрался на фор-марсель фок-мачты. Марсовой взирал на него сверху и ничего не мог понять в этом стремительном подъеме совершенно голого паренька. Сатюрнен обошел его кругом, как до этого всех прочих, громко вскрикнул и проворно спустился на палубу. «О радость! О счастье! – думал он. – Этот новый вид обезьян имеет почти такое же сложение, как и я сам! Вот и пришел конец моим унижениям, моему позору!» Вне себя от радости, Сатюрнен сделал несколько кругов по палубе, то и дело совершая кульбиты и иные прыжки; последний он проделал прямо перед ошеломленными матросами, приземлившись на ноги рядом с капитаном, вокруг которого – для пущей уверенности! – покрутился еще немного.
– Это еще что такое, разрази меня онфлёрская молния! – вскричал капитан.
Сатюрнен, пребывая на седьмом небе от счастья, разумеется, ничего не отвечал.
– Ну так как, онфлёрские громы, – продолжал капитан, – скажешь ты нам, кто ты такой?
– Возможно, эта морская свинка не понимает по-французски, – заметил старший помощник.
– Попробуем по-английски, – сказал капитан, беря Сатюрнена за руку.
– What is your name?..
Никакого ответа.
– Was ist ihre name?..
– Siete Italiano?..
– Habla usted Espanol?..
– He хочешь отвечать – ну и ладно!.. Вот только тогда мотай отсюда, и да разразит тебя онфлёрская молния! – выругался капитан, исчерпав весь свой лингвистический запас. – Не с луны же ты свалился?..
Сатюрнен Фарандуль пытался понять все эти новые для него звуки, но, насколько ему помнилось, человеческий голос никогда не доносился до его ушей – обезьяний язык был единственным, который он понимал.
– Смотрите-ка, капитан, – вмешался старший помощник. – У него на шее какой-то кисет…
Капитан, до сих пор не обращавший на кисет внимания, снял мешочек с шеи мальчугана.
– У него здесь с собой документы, – сказал он. – Посмотрим, что они нам скажут… Ага! Он – француз, родом из Бордо.
Капитан остановился.
– Миллиард онфлёрских громов! – воскликнул он, хватая паренька за руку. – Тебя зовут Сатюрнен Фарандуль, мой мальчик, и ты сын бедняги Барнабе Фарандуля, который был, как и я, капитаном и лет десять тому назад сгинул где-то в этих морях!
– Быть того не может! – изумился старший помощник.
– Да посмотрите сами, Мандибюль: вот свидетельство о рождении этой морской свинки, сейчас ей одиннадцать с половиной лет.
– Я бы ей дал все пятнадцать, капитан.
– Я бы тоже; видно, она не страдала от отсутствия корма, разрази меня онфлёрская молния! Из этого пацаненка выйдет отличный марсовой!.. Я усыновляю тебя, мой мальчик!
И Сатюрнен Фарандуль – а нам теперь известен его точный возраст – вошел в новую фазу своей жизни.
Как ему удалось при помощи живой и выразительной пантомимы рассказать капитану Ластику свою историю, мы объяснить не в силах; однако же это случилось, и вскоре капитан уже был в курсе мельчайших деталей сей восхитительной жизни, омраченной для бедняги Фарандуля разве что констатацией унизительной неполноценности.
На борту «Прекрасной Леокадии» обнаружилось несколько книг. В одном из рассказов об океанийских путешествиях некоторые гравюры представляли обезьян, которых Фарандуль, когда ему их показали, покрыл нежными поцелуями.